Совсем не сказка

 "Уважаемая редакция!

Ваш журнал я купила в церкви, с большой радостью прочла его. Благодарю Вас за этот журнал, за безоглядную мужественность позиции, цельность и христианский дух. Я пишу сказки для детей, в этих сказках пытаюсь следовать национальной традиции и православному духу. В своём творчестве я сознательно противостою "Вредным советам", "Меховым интернатам" и проч. Мои сказки могут быть значимыми для меня лишь в том случае, если они нужны людям. Да поможет нам всем Господь."

Вера Лаврина

Как карман в рай ходил

Жил карман. Век копил, всех вокруг пальца обводил. Накопил он добра-богатства полным-полнёхонько. Ну, теперь, думает, и в рай не грех пойти. Жизнь-то на этом свете кончается. А в раю, слыхал он, вечно с приятным наслаждением живут. "В раю нам, карманам, будут рады-веселёшеньки, такое богатство через нас прибудет". Одно беда: тяжёлый он стал. Идёт с боку на бок переваливается, бряк-бряк, бряк-бряк. Пробовал катиться, да где там, то на кочке подскочит, то в ямку закатится. Бока поотбивал, как в бою побывал.

- На ком бы мне, - думает, - в рай доехать?

Дураками-то пруд пружён, да не всякий дурак нужен. А нужен смиренный, послушный, к добру равнодушный.

Смекнул карман:

- Вот вода мне годится: куда направишь - туда течёт, всякого обогнёт, ни с кем не столкнётся.

Говорит он воде:

- Пойдём в рай, ты меня вези, а я дорогу буду указывать. Там, в раю будешь вечно с приятным наслаждением жить.

Купил карман ковчежек, положил на него мягкую подушечку, и айда в рай. Вода ничего с собой не взяла, что в ней растворилось, то и пригодилось. А всё другое на две стороны выплеснулось, по бережкам разлетелось. Течёт вода, где нет пути - пробьёт, горочки обтечёт, впадинки заполнит. Жаждущих напоит, уставших подвезёт. А карман плывёт в ковчежеке, на подушечке покачивается да позёвывает.

- Ты, вода, в рай не поспешаешь, никакого усердия у тебя нет, на всякие мелочи отвлекаешься, всякому нерадению потакаешь, счастья своего не желаешь. Если б не я, так бы и шебаршилась по речкам да ручьям, плошкам, да горшкам, без всякой светлой цели жила. Повезло тебе, неразумной, что я тебя к рукам прибрал. Вода плещется, журчит, да молчит.

Долго плыл карман. Начал тут белый свет клином сходиться, а поперёк света высокая стена встала и горит над этой стеной золотое сияние красоты неписаной. По всему видно, что за стеной рай начинается. Вода в клин входить начала, поднялась, кружевной пеной убралась, забурлила, забила, к стене прихлынула и потекла сквозь неё, будто её не было. А карман бьётся об стену и отскакивает, как пузырь. Утекла вся вода. Карман мокрый да ушибленный остался, возле стены распластался. Что за притча такая? Видит он, рядом птичка диковинная прыгает, пёрышки рубином-яхонтом горят. Райская птичка, не спутаешь,

- Где тут у вас ворота в рай? - спрашивает карман.

- Ворот здесь никогда не было, - отвечает птичка.

- А вода куда делась? Это я её, бестолковую, сюда привёл. Нашли, кого в рай пускать. Говори, где ворота в стене!

- А тут и стены нет, - пискнула птичка. Порх - и нет её. Карман от злости пьян.

- Всю стену, - орёт, - пройду, а ваш райский секрет найду, хоть в щёлку да войду,

Пошёл карман вдоль стены. Бряк-бряк, бряк-бряк, эдак да так. Стене конца нет.

Время бежит, стена - стеной стоит. Истлел карман, добро всё разметалось, с песком да глиной перемешалось. Кто охочий пойдёт, там его много найдёт. А нам и так ладно, ни в чём не досадно.

Сундучиха

Берегла баба блины к масленке, они возьми и скисни, оставлял дед обед к ужину, а коты съели, не сдюжили. А вы, добрые люди, что есть кушайте, мою сказку послушайте. На краю села сорока гнездо свила, там стоял дом, жила в нём баба.

- Что одна живёшь? - спрашивают, - мужа, детей не заводишь?

- Мне сундук большой, что муж родной, - говорит. Так и прозвали её Сундучиха. Брови мохнаты, руки лопатой, нос курнос на полвершка отрос, среди щёк затерялся. Пол она не мела, не дай бог, крошки какие выметет, - кур загоняла в избу, чтоб поклевали. Посуду тоже не мыла, жалко ей было крупинки каши с чугунков да с горшков смывать. Платки, понёвки, всякие обновки наизнанку выворачивала и так первый десяток лет носила, чтоб не выцвели, да не трепались с лица. Было время, гости к Сундучихе ходили, она им каши напёрсток поставит, иголку даёт:

- Угощайтесь, гости дорогие.

Гости не знают, серчать или смеяться.

- А я всегда так, - говорит, - напёрсточек каши съем - и сытая.

Как-то вечером вошёл в село странник. Усы, как сахар белы, бородка на два клинышка. Постучался в крайнюю избу:

- Хозяюшка, пусти переночевать, - а это как раз дом Сундучихи был.

- Заходи, коли пришёл, - буркнула хозяйка, - только на угощение не рассчитывай, напёрсток каши дам и ладно тебе будет.

Поставила она перед странником напёрсток каши, иголку дала - так гостя и приняла. Ловит странничек иголкой крупинки каши, поймать не может, а поймает, до рта донесёт - уколется. Весь язык исколол, а сыт не стал. Поблагодарил странник Сундучиху за угощение.

- Только, - говорит, - как гостям даётся, так и самой есть придётся.

Сказал и исчез, как сквозь землю провалился.

Утром Сундучиха каши наварила, полную чашку себе положила, не обидела. Только ложку поднесла к чашке, а она в напёрсток превратилась. Другую чашку наполнила, такая же история приключилась, чашка в напёрсток превратилась. Хотела она из чугунка каши зачерпнуть, да только облизнулась: вместо чугунка напёрсток стоит.

- Никак это странник заговорил мои плошки, чугунки, - смекнула Сундучиха.

- Ничего, старичонка, худая бородёнка, я тебя проведу, приготовлю себе другую еду, без горшков и чугунков.

Напекла она картошки, на тряпицу выложила, ко рту подносит первую картошку, глядь, а картошка величиной с горошку, как раз по напёрстку, так же и вторая, и третья. За что ни ухватится Сундучиха, только в рот - а оно наоборот: уменьшается, так что в напёрсток помещается. Кусок хлеба - с крошку, кусок мяса - с мошку.

Поняла Сундучиха, что крепкое слово у странника, никак его не обойдёшь.

- Ой, что со мной приключилось, что сотворилось, всё против меня оборотилось, - заохала Сундучиха, да что делать, так и пришлось ей иголкой из напёрстка кашу выбирать. Узнали в селе, что стало с Сундучихой, кому смешно, кому жалко. Жил в том селе старичонок, голова с бочонок, умища - тыща. Говорит он Сундучихе:

- Ты, Сундучиха, добро своё всё раздай до последней ниточки, увидишь, всё и образуется, странник тот не простой был, и слово его особенное.

- Да как же без добра образуется! - вскрикнула Сундучиха. - Богатству не водится, жизнь на что годится? Оно ведь по крупицам собрано, помалу сбережено.

- Эх, Сундучиха, голова твоя ореховая, сердце с прорехою. Добро твоё по сундукам и амбарам лежит, а ты крошки собираешь, - махнул дед рукой, да ушёл. Намучилась Сундучиха, наголодалась, теплом исхудала, зато в голове светлей стало. Надумала она раздать своё богатство. Стала она бедным помогать, добро своё раздавать. Чем больше отдаёт, тем лучше дело идёт. На сердце легко, да и в животе не пусто, чашки в напёрстки перестали превращаться, а куски уменьшаться. Стала она и телом не хилая и людям милая.

Так оно и бывает: мёртвое богатство живыми управляет, освободишься - душой обновишься.