Национальная грусть

М.Ю. Лермонтов в вицмундире лейб-гвардии Гусарского полка . 1834 г. Художник Ф.О. Будкин

†27 июля 1841 года - 165 лет гибели Михаила Юрьевича Лермонтова

Я предузнал мой жребий, мой конец,

И грусти ранняя во мне печать;

И как я мучусь, знает лишь Творец;

Но равнодушный мир не должен знать.

Михаил ЛЕРМОНТОВ

Молодой поэт предсказал свою гибель именно на Кавказе, от пули: "Скажи им, что навылет в грудь я пулей ранен был". Равнодушный мир так и не узнал всей правды об уходе поэта.

Даже при поверхностном сопоставлении истории гибели двух величайших русских поэтов Пушкина и Лермонтова, убитых один за другим с интервалом в четыре года, видно, что трагедия Пушкина и Лермонтова завязана в единый русский узел, как назвал свою книгу покойный Юрий Кузнецов. В двух русских гениев стреляли два приятеля-однополчанина Дантес и Мартынов. Пушкин был лишён жизни пистолетом, одолженным Дантесом у Баранта. Барант ровно через два года стреляет, быть может, из того же пистолета в Лермонтова и, к счастью, промахивается. Но через год Лермонтова "добивает" приятель Дантеса Мартынов. Одна и та же петербургская модная гадалка мадам Кирхгоф предсказывает гибель Пушкину, а спустя немного времени - и Лермонтову! По сей день неизвестно, что случилось "во вторник 15 июля 1841 года близ Пятигорска, у подножия горы Машук, где Лермонтов был убит выстрелом в грудь навылет".

В "Литературной газете" и в других изданиях появились статьи Ольховского и Кузнецова, уточняющие само место дуэли, доказывающие, что памятник якобы на месте гибели поэта - стоит не там. Это важное краеведческое уточнение, но в канун гибели поэта мы должны прежде всего задумываться о том, почему в России гении и пророки не доживают до возраста Гёте, не успевают вымолвить народу всю свою любовь и правду. А главное: какова она и почему столь ненавистна власть имущим?

Великий историк Василий Осипович Ключевский в своей статье, написанной к 50-летию гибели поэта, дал наиболее точное определение историко-духовной сути поэзии Лермонтова, ее истинной народности. "Всмотритесь в какой угодно пейзаж русской природы: весел он или печален? Ни то, ни другое: он грустен. Пройдите любую галерею русской живописи и вдумайтесь в то впечатление, какое из неё выносите: весело оно или печально? Как будто немного весело и немного печально: это значит, что оно грустно... Вспомните "Родину" Лермонтова. Личное чувство поэта само по себе, независимо от его поэтической обработки, не более как психологическое явление. Но если оно отвечает настроению народа, то поэзия, согретая этим чувством, становится явлением народной жизни, историческим фактом. Религиозное воспитание нашего народа придало этому настроению особую окраску, вывело его из области чувства и превратило в нравственное правило, в преданность судьбе, т. е. воле Божией. Это - русское настроение, не восточное, азиатское, а национальное русское. Поэзия Лермонтова, освобождаясь от разочарования, навеянная жизнью светского общества, на последней ступени своего развития близко подошла к этому национально-религиозному настроению, и его грусть становилась художественным выражением того стиха-молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: да будет воля Твоя. Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов".

Да простится мне обширная цитата, но она досконально точно показывает, почему Лермонтов был обречён при том дворе, тогдашнем высшем свете, окружении: его национальная грусть, его религиозное чувство, его стихи, особенно последних шести месяцев (шедевр за шедевром!), на дух не принималась тогдашней элитой (а нынешняя, кстати - стихотворных прозрений и пророчеств - вовсе не читает).

Народный артист Николай Бурляев во время подготовки к съемкам картины "Лермонтов" вспоминал, что ближе всех был к проникновению в тайну гибели Лермонтова известный литературовед и критик Юрий Иванович Селезнёв, чья жизнь внезапно оборвалась в расцвете творческой жизни. Готовясь к написанию книги о Лермонтове для серии "ЖЗЛ", Ю. И. Селезнёв незадолго до своей смерти говорил о том, что занят исследованием окружения последних двух лет жизни поэта, фигурирующего в лермонтоведении как "кружок шестнадцати". Члены кружка "в большинстве принадлежали к верхушке новой, "романовской" аристократии. Среди "шестнадцати" - отпрыски наиболее приближённых к Николаю I семейств (Фредерике, Голицын, Паскевич, С. Долгорукий, Шувалов, Васильчиков). Ведь это о них, как и о нынешних тусовщиках золотой молодежи, написал Лермонтов в 1838 году в своей гениальной "Думе":

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее - иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

Удивителен тот факт, что, когда Лермонтова выслали из Петербурга на Кавказ в 1840 году, "кружок шестнадцати" едва ли не в полном составе поспешил за ним. "Вскоре после вашего отъезда я видел, как через Москву проследовала вся часть "шестнадцати", направляющаяся на юг. Я часто видел Лермонтова во всё время его пребывания в Москве" (из письма Самарина к Гагарину). Привязанность кружковцев к Лермонтову поистине удивительна: "шестнадцать" не только покинули Петербург в 1840-м одновременно с Лермонтовым, но и съехались там на время отпуска Лермонтова в 1841-м. Но вскоре Лермонтова снова изгоняют на Кавказ, и снова, по крайней мере, несколько человек из "шестнадцати" следуют за поэтом, окружают его в Пятигорске в последние дни жизни. Двое из "шестнадцати" (Васильчиков и Столыпин-Монго) присутствуют при убийстве Лермонтова.

И начинаются вопросы. Их задают вот уже 165 лет. Почему Столыпин (Монго), дважды приводивший своего родственника Мишеля Лермонтова под пули (на дуэль с Барантом и на дуэль с Мартыновым), до конца своей жизни не написал правды о смерти поэта? Почему убийце Лермонтова - Мартынову, взятому под стражу, позволили свободную переписку с секундантами для выработки общности показаний? И почему при этом показания все равно полны противоречий? Мартынов писал: "Был отмерен барьер в 15 шагов..." Васильчиков позже говорил о 10! Какова подлинная роль введённого в следственную комиссию подполковника корпуса жандармов Кушинникова, "осуществлявшего по заданию Бенкендорфа секретный политический надзор"? Куда исчезло окончание "исповеди" Мартынова, решившего в конце жизни написать правду о том трагическом событии? Какова достоверность версии о том, что Мартынов во время церковной исповеди говорил священнику о своей невиновности? Многие исследователи писали о том, что участники дуэли - Мартынов и секунданты - словно знали о своей грядущей безнаказанности. Ныне это подтвердило недавно опубликованное письмо князя Васильчикова (отца), посланное князю Васильчикову (сыну) в Пятигорск. Описав раздражение императора при упоминании о Лермонтове и слова самодержца о том, что Лермонтов не должен вернуться с Кавказа, Васильчиков-отец рекомендовал сыну и его друзьям самим управиться с неуемным поручиком. И они "управились" сами... И не понесли никакого законного наказания: Мартынов даже не был лишен чинов и прав состояния. Помиловали и секундантов. Император, который недавно три раза отвергал прошения о наградах для храброго офицера Лермонтова, вынес беспрецедентно мягкое решение участникам убийства: "Майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию. Титулярного же советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной тяжелой раны".

Картина М.Ю. Лермонтова "Воспоминание о Кавказе"

Мартынов женился в Киеве на красавице, вскоре вернулся в родную для Лермонтова Москву и спокойно доживал свой век.

Недавно, весной, я впервые побывал в Тамани. Давно мечтал побродить здесь, да боялся обмануть лирические ожидания, но безлюдный в понедельник заповедный уголок над плоскостью моря и дальних крымских берегов - завораживал. Гений места незримо витал не только в мемориальной части подворья или в специально построенном здании музея, где размещается литературная экспозиция под парусиновым потолком - пологом офицерской палатки, но не исчезал, не оставлял в любом месте этого древнейшего поселения, менявшего названия - Матрега, Гармонасса, Тмутаракань, Тамань…

В конце сентября 1837 года после лечения минеральными водами в Пятигорске сосланный за стихотворение "Смерть поэта" Лермонтов выехал в "действующий отряд" на правый фланг Кавказской кордонной линии, в Геленджик. Путь его лежал через Тамань, где семнадцатью годами раньше останавливался Пушкин - герой опального лермонтовского стихотворения - во время своей ссылки на юг. "С полуострова Таманя древнего Тмутараканского княжества открылись мне берега Крыма", - писал взволнованный Пушкин, который, как считают исследователи, и разглядел здесь, у сведенных дубов, свое Лукоморье. Лично меня возле холма Фанагорийской крепости, куда ходил справляться о попутном судне Лермонтов, не покидало ощущение, что на брегах Русского пролива лицо овевает ветер прародины.

Памятник М.Ю. Лермонтову в Тамани

Многие местные историки писатели-краеведы не признают теорию о приднепровском племени рось-русь, не отдают отчину русичей ни незалежной Украине, ни новгородской Старой Русе. Действительно, средневековое название Чёрного моря - Русское море, хотя на картах еще не было Русского государства.

Идея о создании музея в Тамани прозвучала еще в 1891 году, когда навстречу 50-летию гибели поэта в такие же летние дни в журнале "Русский архив" появилась статья инспектора городского училища соседнего Темрюка О. Арканникова, которая рассказывала о мемориальной хате, а заканчивалась призывом к общественности: "Не мешало бы, из уважения к памяти поэта, сохранить этот домик". Но музей открылся только в застойный 1976 год, а памятник работы И.Д. Бродского был установлен осенью 1984 года. Теперь здесь наглядно оживают страницы великой повести "Тамань", а в экспозиции просматривается весь кавказский путь Лермонтова "от Кизляра до Тамани" - путь "прекрасного офицера и отличнейшего поэта", как написал после роковой дуэли его сослуживец 165 лет назад.

В какое лермонтовское место ни придешь, ни приедешь - от московской Малой Молчановки до Пятигорска, от пензенских Тархан до Тамани - всюду разлита та национальная грусть, которую Лермонтов выразил как никто.