Церковнославянский язык на пути православного богопознания

 Ныне в сознание православных людей часто намеренно внедряется мысль, что церковнославянский язык устарел, одряхлел, стал ветх и непонятен, что его надо изменить, приблизить, приспособить к русскому языковому сознанию. Гонители церковнославянского языка говорят и о том, что церковнославянское Богослужение непонятно людям, только приступающим к Православию, что оно отторгает неофитов от Церкви.

Вторая же причина, по видимости кажущаяся объективной, состоит в том, что мысль о непонятности и трудности этого языка подкрепляют современные церковнославянские учебники и грамматики, усложненность и наукообразие которых нормальному человеку без филологического образования просто непостижимы. Так что авторы учебников, вольно или невольно, тоже выступают в роли гонителей церковнославянского языка, нагромождением грамматических трудностей отвращая от церковнославянской молитвы и Богослужения приступающих к православному вероучению.

И в этом видится великая беда, грозящая не столько церковнославянскому языку, сколько нам всем - православным русским людям, через этот язык приближающимся к Господу.

Слово церковнославянского языка несёт в себе энергию Добра. Сила добра, отлитая в формулах церковнославянского языка, велика и всесильна. Великие слова: Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь - есть прямое действие Божией Силы. Освященные Именемъ Господнимъ дела человеческие обретают тем самым жизнестойкость. По непрестанно творимой человеком молитве, а православные молитвы звучат по-церковнославянски, Господь строит жизнь человека. И спасительный псалом "Живый въ помощи Вышняго" пусть не каждым словом понятен простецу, но православный человек знает, что по слову этого псалма живая помощь Божия нисходит на человека, как впрочем, и при каждой искренней молитве.

Так что церковнославянский язык действительно древний (ему больше тысячи лет!), но не дряхлый и немощный, а многомудрый и опытный. И не мне убеждать вас в том, как нужна нам сегодня защитительная сень церковнославянской молитвы и спасительный кров церковнославянского Богослужения. Ведь сегодня мы все живем в так называемом информационном обществе, когда весь мир, и православная Россия не исключение, опутан ловчей сетью теле- и радио- эфиров. Об этом времени, кажется, преп. Нил Мироточивый говорил, что будут у людей в домах в красных углах вместо икон стоять черные ящики, а на крышах домов будут расти рога. Через эти вот зловещие ящики (буквально зловещие - они вещают злое!) диавол действует не столько на сознание, на рассудок человека, сколько на подсознание, т.е. на человеческую душу - душу каждого, от старика до младенца. Ибо каждый человек, согласно последним исследованиям генетиков (а Церковь об этом знала всегда), представляет собой антенну, излучающую и поглощающую, и ни одно слово, им увиденное или услышанное, не проходит мимо него, ни доброе слово, заметьте, ни злое.

Мощные технические приёмы так воздействуют на душу человека, что если не делом, то словом и помышлением каждый, кто смотрит сегодня телевизор, слушает радио, просто ходит по городу и вынужден видеть рекламы на улицах, витрины магазинов, согрешает и нарушает заповеди: не убий, не укради, не прелюбодействуй, не сотвори себе кумира.

Очистить же душу человеческую, омертвлённую греховными помыслами, освободить подсознание от разрушительного нейролингвистического программирования может церковнославянский язык, который, как летний дождь, омывает душу незамутнёнными языковыми смыслами и доброй энергией словесных символов. Это сегодня признают и те, кто разрабатывает методы нейролингвистического программирования для управления массами в политических и коммерческих целях. Я цитирую их досадливое предупреждение: "Молитвы на церковнославянском языке осуществляют контрсуггестию (т. е. препятствуют внушению), и доминирующие фоносемантические признаки всех церковнославянских христианских молитв - светлый, нежный, яркий". А это означает, что церковнославянский язык преграждает путь любому непрошенному вторжению в твою душу. Что бы ни случилось за многотрудный и суетный день, человек на сон грядущий чтением Псалтири и вечернего правила, слышанием Евангельских слов очищается и крепится, становится недоступным для бесовского наущения.

Вот что такое - Господи, ослаби, остави, прости все прегрешения раба Божия (имярек), вольных же и невольных - в разрешительной молитве священника на исповеди. А псалом 50-й - в нём каждое слово - покаянная свеча к Богу - Помилуй, омый, очисти! И это непреложно даже там, где мы совсем не понимаем смысла молитвы, как в псаломских словах - Потерпи Господа и да крепится сердце твое - невозможно сегодня уразуметь древнее значение слова терпети, близкое родственному трепетати. Потерпи Господа - это значит покоряйся Господу с трепетом. И это слово потерпи в контексте Псалма спасает нас, возвышает нашу душу, очищает её от житейской скверны помимо(!) нашего рассудка.

Но не только энергия добра делает сегодня церковнославянский язык спасительным якорем православного человека. В церковнославянских текстах Св. Писания, в Евангелии, Псалтири, во множестве духовных творений, за тысячелетия созданных в Византии и на Руси, открывается Бог. Церковнославянский язык есть путь Богопознания русских православных людей. И всегда было так, и тысячу лет назад и ныне, что человеку, принимающему Православие, приходится восходить к нему не только по духовной лествице, но и по лестнице языковой.

Казалось бы, почему русский язык нам тут не помощник? Чем Св. Писание и Богослужение в русском переводе хуже церковнославянского? Ещё Шишков говорил, что когда слышишь: слова Се Женихъ грядетъ въ полунощи, - то видишь Самого Господа Иисуса Христа, но когда тебе говорят: "Вот Жених идет в полночь", - то никакого Христа тут не видно. А новые попытки переводов - жалки и еретически соблазнительны. Когда игумен Иннокентий Павлов перевел Символ Веры: "Ожидаю воскресения мертвых и жизни будущего века", А. Ч. Козаржевский хорошо прокомментировал этот перевод: "Ну вот, прямо сидит в кресле и ожидает!" А ведь в церковнославянском слове чаю сохранено древнее значение - упование на справедливость Божиего Суда.

Широко известен тезис: границы моего языка есть границы моего мира. Вся глубина и широта познаний наших о мире зиждется на широте языковых понятий о нем. Но в церковнославянском языке мы познаём не столько этот мир, сколько Самого Господа. Вот почему без этого языка русскому человеку невозможно православно мыслить.

Познание Бога и познание сущности Православной Веры - вот что такое изучение церковнославянского языка. И слова этого языка порой глубже греческого разъясняют нам эти сущности. Вот, к примеру, глагол воскреснути. Существительное воскресение - по-гречески анастасия - всего лишь "восстание". В церковнославянских же словах воскресение и воскреснути заключен корень кресити, имеющий два древнейших смысла: оживать и воспламеняться. Соедините эти два значения в словах псалмопевца - Воскресни, Господи, или в великом Христос воскресе, и какая величественная картина предстанет вашим глазам!

А слово смирение, которое привычно воспринимают как христианскую "добродетель" покорности и самоуничижения, если вглядеться в него через призму церковнославянских текстов и древних славянских родственных корней миръ и мера (равновесие), оказывается, несет в себе иное значение, нежели уничижительная покорность. Смиритися - значит примириться с Богом, с ближним, а, следовательно, обрести равновесие, опору в жизни, а смирение как примирение и равновесие духа противоположно греху гордости как бунту и взрыву.

Итак, современный русский человек, как и тысячу лет назад, принимая Православную Веру, по-прежнему имеет перед собой не только духовную, но и языковую лествицу. И стоит ли сетовать, что в церковнославянском языке нам не понятно всё и сразу. Разве ребёнок, слушая в колыбели материнскую песнь, всё понимает в ней? Нет! Вначале он слышит лишь родной голос матери, чистую мелодию напева, потом угадывает отдельные слова, неумело их повторяет... Но нужно вырасти, родить своих детей и только над их колыбелью понять, что несёт в себе эта старинная русская колыбельная, на которой взрастали поколения.

В церкви изначально мы те же дети, мы слышим вначале ясный голос священника, мелодию, выводимую хором, строгий речитатив псаломщика. Потом мы начинаем различать слова, повторять и выучивать их... И на этом пути надо постоянно помнить, что церковнославянский язык нам родной, что на нем взрастали поколения православных людей в России, что это язык Богопознания русских и заменить его чем-то иным все равно что заменить материнскую колыбельную песню современным шлягером.

Но тогда встаёт вопрос - как изучать этот язык, если современные церковнославянские грамматики, устроенные на принципах грамматик иностранных языков, воспитывают страх перед сложным и малопонятным скоплением слов, форм, текстов?

Наши предки издревле учили церковнославянский язык по Псалтири и Часослову, не по азбукам и грамматикам читать привыкали, а по тексту Литургии. Как это было возможно? Ответ очень прост. Младенца с рождения носили в храм на службы, и он впитывал, запоминал, выучивал за свои семь-восемь младенческих лет весь Богослужебный круг на слух. А затем эти звучащие тексты его родного языка в уме ребёнка, открывшего Часослов и Псалтирь, совмещались с графическим их изображением. И появлялся на Руси еще один православный грамотей и книгочей.

И такое обучение, с точки зрения современной лингвистической науки, абсолютно оправдано, ведь основы знания языка заложены в генетической памяти каждого человека.

Содержание номера        Главная страница номера