Владимир Бондаренко - Окно на улице поэта

Николай Иванович Тряпкин был не только крестьянским поэтом, но все свои стихи "пропускал" через крестьянский мир. Он был вольным хранителем русского слова. Много писал о трагедии русского крестьянства: раскулачивании, коллективизации, тяжелой жизни. В последний период своего творчества резко выступал против перестройки и разрушения России.

 

19 декабря 90 лет со дня рождения русского поэта  Николая Ивановича Тряпкина.

На этой родине московской
Созрело всё моё зерно.
И здесь, под сенью философской,
Цвет в ночи,моё окно.

Один изпоследних классиков поэзии XX в, он умер в Москве 20 февраля 1999 года, Николай Иванович не стремился в круг избранных, в элиту, ибо понимал там, в их миру, он будет лишен и поэтической свободы С юности своей, сначала тверской, потом подмосковной, северной, он впитывал в себя знания о своем народе, о пророческой, вневременной Руси. Его вела судьба изначально. Его питали корни народной жизни, народная культура.

На войну его не взяли из-за плохого здоровья, послали в эвакуацию на Север. Как оказалось, за тайным знанием. Именно там, на Русском Севере, он стал поэтом. Был и пахарем, и пастухом, потом выбился в книжные люди, и северяне искренне гордились своим поэтом. Сам Николай Иванович говорил о духовной значимости жизни на севере в своей поэтической судьбе "В этой маленькой северной деревнюшке и началась моя творческая биография... Коренной русский быт, коренное русское слово, коренные русские люди. Я сразу почувствовал себя в чем-то таком, что особенно мне близко и дорого. У меня впервые открылись глаза на Россию и на русскую поэзию, ибо увидел я все это каким-то особым, "нутряным" зрением А где-то там, совсем рядом, прекрасная Вычегда сливается с прекрасной Двиной. Деревянный Котлас и его голубая пристань - такая величавая и так издалека видная! И повсюду - великие леса, осененные великими легендами. Все это очень хорошо для начинающих поэтов. Ибо сам воздух такой, что сердце очищается и становится певучим И я впервые начал писать стихи, которые самого меня завораживали. Ничего подобного со мной никогда не случалось Я как бы заною родился, или кто-то окатил меня волшебной влагой".

Он не погружался в фольклор, не изучал его - он был носителем древнего смысла русского слова. Потому легко нарушал законы, сочинённые фольклористами.
За фольклором, за фольклором!
За гармошкой,зарожком!
То в телеге, то пешком.
И с каким же интересом
Шёл я полем, шёл я лесом!
И не знал я до сихпор,
Что я - сам себе фольклор.

 
Пожалуй, первым эту посланность Николая Ивановича к нам из глубин русского народа подметил близкий ему духовным погружением в слою поэт Юрий Кузнецов:
"Толпа безлика, у народа есть лик Этот народный лик преступает в творчестве Николая Тряпкина... А сам поэт обладает магической силой, одним росчерком пера он способен удерживать все времена

"Свищут над нами столетья и годы,-/ Разве промчались они?' Николай Тряпкин близок к фольклору и этнографической среде - близок, как летящая птица Он не вязнет в ней, а парит. Оттого при чтении его стихов всегда возникает ощущение ликующего полета... Поэт овладевает нами своим творчеством таинственно, не прилагая видимых усилий, как Емеля из сказки, у которого и печь сама ходит, и топор сам рубит. Но это уже не быт, а национальная стихия..." И далее Юрий Кузнецов говорит верные по сути своей, трагические для нас всех слова:'В линии Кольцов - Есенин, поэтов народного лада, Тряпкин -последний русский поэт. Трудно и даже невозможно в будущем ожидать появления поэта подобной народной стихии..." Талант его признавали. Глубину таланта, его духовную основу не понимали и даже побаивались.

Номенклатурная Россия отторгала Николая Тряпкина от своего читателя, его глубинный русизм пугал чиновных комиссаров больше, чем диссидентские потуги шестидесятников:
Под низкой божницией мерцаньем кемарит
Моргасик с луной пополам.
Старик повторяет напев в поминальник
Догадки плывут по бровям.
Шикает старый: припомнишь ли скоро
Какого ты роду, чьих прав,-
С безвестием троп, с бормотание бора
Давно свои думы смешав?

Это диковинное стихотворение "Пижма", написанное в 1946 году противоречит не только так называемому соцреализму сталинских индустриальных лет, но и рекламируемой сегодня схеме нормы вольности сороковых-пятидесятых годов.

И это касалось не только одного Нколая Тряпкина. В шестидесятые-семидесятые годы советской интеллигенцией успешно формировалась иерархия литературных ценностей XX века. В первый ряд выдвигалась ныне уже незыблемая "обойма" поэтов: Борис Пастернак, Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Анна Ахматова. Но вот Владимир Маяковский со своей какой-то подспудной национальной энергией не вписывался в этот ряд. Его отодвигали куда-то на задворки. На обочине оказывались Велимир Хлебников, Николай Клюев, Павел Васильев, Николай Заболоцкий. А вместе с ними и все творцы параллельной мистической Руси. Лишь Сергей Есенин каким-то чудом своей напевной лирикой пробрался в сердце каждого русского, и невозможно было его оттуда вышибить. В Александре Твардовском видели лишь влиятельного редактора и никак не хотели признавать крупнейшего национального поэта. То же самое повторилось и с молодыми современниками Николая Тряпкина. Так же формировался незыблемый "первый ряд" - от Беллы Ахмадулиной до Иосифа Бродского. И совсем в безвестности сегодня поэты корневой национальной традиции: Анатолий Передреев, Владимир Цыбин, Борис Примеров, Татьяна Глушкова. Мало кому знакома ныне и поэзия Станислава Куняева, осознанно не замечается даже такая в русской поэзии "глыба", как Юрий Кузнецов. Лишь Николай Рубцов своими простыми лирическими строчками, подобно Сергею Есенину, проник в сердца русских людей и воссиял на поэтическом небе звездой первой величины...

Борьба с посвященными от народа поэтами, пророками духовной сокровенной Руси, шла тайно и явно по всему фронту как с номенклатурно-советской, так и с либерально-диссидентской стороны.

Но даже в этом осознанном замалчивании творцов русских поражает тотальная отверженность поэта Николая Тряпкина. Особенно в последний период жизни. Его книгне было на прилавках уже более десяти лет. Его обходили премиями и наградами. В октябре 2002 года жители райцентра Лотошино назвали полудеревенскую улицу именем своего славного земляка, который тихо ушёл из жизни, открыли мемориальную доску на здании Дома культуры, где проходило в 1963 году первое авторское выступление уже 45-летнего волшебника русского слова.

Епадимир Грирорьевич БОНДАРЕНКО