Елена Мурашкина

 Росла я в неверующей семье. Родители мои совершенно случайно оба были крещены чужими людьми, в храм не ходили и нас с братом крестить не собирались. Но меня всегда тянуло в храм - благо, рядом с нашим домом был действующий, да и на экскурсии по "Золотому кольцу" мы часто ездили.

В моем окружении верующих не было, поэтому крестилась я не по вере, а по стечению обстоятельств. Летом 1985 года у меня появился знакомый студент-медик, который ходил в храм. Иногда мы беседовали с ним о вере, но эти разговоры были интересней ему, чем мне. В продолжение бесед мы бывали с ним в храме (Успение в Гончарах), где я познакомилась с другими ребятами. Осенью следующего года я крестилась в том же храме. Самым важным для меня аргументом было то, что там для крещения не требовались паспортные данные. Я работала на киностудии редактором, папа - режиссер, секретарь парткома. В такой ситуации лишняя огласка ни к чему.

На службы я ходила от случая к случаю, не знала, что там делать и как. Могла прийти к середине литургии, назвать исповедующему священнику (исповедь всегда была общей) свое имя, ответить на единственный вопрос - не ела ли с утра (не с полуночи, о чем я не подозревала) - и пойти причаститься. Но Господь невидимо изменял мою душу и вел к вере.

Летом 1987 года я работала на кинофестивале и вдруг почувствовала, что мне тяжело, если я долго не бываю в храме. С этого момента стала молиться: переписала себе утренние и вечерние молитвы, начала бывать на службе чаще, а в 1988 году я попала на празднование 1000-летия Крещения Руси. Я была аккредитована в составе съемочной группы и имела возможность купить Библию, молитвослов, канонник. Тогда же мне попался на глаза номер газеты "Московский Церковный Вестник", в котором сообщалось об открытии епархиального училища, в которое принимались девушки для обучения преподаванию в церковных школах.

Мне очень захотелось туда поступить, и вот тогда в моей жизни появился отец Феодор. Не помню точно, когда он стал служить на Болгарском подворье в храме Успенья в Гончарах, но меня с ним познакомил тот самый студент-медик именно в связи с этим училищем летом 1989 года. Для поступления туда нужно было иметь рекомендацию духовника, а такового у меня не было.

Отец Феодор велел мне прийти за час до вечерней службы, принести книгу на славянском языке и ждать его на лавочке во дворе. С этим ожиданием связан интересный эпизод. Пока мы с алтарником сидели, пришли воры и украли напрестольный крест.

В храме том есть еще вход, служебный, через который попадаешь прямо на солею придела. Воры (их было двое) просили их пропустить через эту дверь, так как шла уборка, и основной вход был закрыт. Сердобольные старушки пустили, а через минуту они выбежали оттуда. Вскоре один из них вернулся с желанием опять пройти через ту же дверь. Его не пускают, никакие уговоры и даже угрозы не действуют. Он отходит, но что-то мешает ему уйти совсем. Тут из дома появляется ныне покойный отец Марк, тогда еще диакон. Этот вор подбегает к нему, сует в руки... напрестольный крест со словами "вот, держите, это ваш" и пулей вылетает в калитку, чуть не сбив с ног входящего отца Феодора. Алтарник хотел броситься в погоню, но батюшка не разрешил: "Сам Господь не дал украсть. Он и накажет".

Когда улеглись страсти, о. Феодор сел с нами на лавочку, открыл мой канонник и велел читать. Чтение было, мягко говоря, не очень, и мне было сказано позаниматься дома и приходить читать часы.

- А что это? - спросила я.

- Приходи на службу пораньше и узнаешь.

Тут же подвел он меня к регенту левого хора, попросил меня поучить и благословил на клирос.

Рекомендацию в училище он мне дал. Копия ее до сих пор хранится у меня в шкатулке. Батюшка тогда еще совсем меня не знал, написал столько доброго и хорошего, чего я о себе даже не думала.

Кроме рекомендации в училище требовалось от абитуриентов знание музыкальной грамоты и хотя бы приблизительное умение петь по нотам. Я же пела, как смеется моя знакомая регент, точно посередине между 1 и 2 голосом. Нарочно так не споешь, как у меня выходит. Одним словом, я провалилась, но это только раззадорило меня, и я стала постоянно ходить на клирос.

Желание учиться пению подтолкнуло меня на совершенно авантюрный ход. Я поехала в Питер поступать в аспирантуру по специальности. Расчет был прост: поступить на дневное отделение аспирантуры и ходить в регентский класс семинарии вольным слушателем. Но все сложилось иначе.

В аспирантуру я поступила, правда, на заочное отделение, соответственно, отпала возможность жить в Питере и посещать регентский класс. "Раз так - решила я - то и аспирантура мне не нужна".

Вернулась в Москву. Работала на 1-ом фестивале православных фильмов. Друзья познакомили меня с сотрудниками издательского отдела Московской Патриархии. В МЦВ было вакантное место редактора, и меня пригласили на работу. Так я ушла со студии и распрощалась со светской работой.

Семейные обстоятельства сложились так, что в начале февраля 1990 года я съехала от родителей в квартиру моих покойных дедушки с бабушкой и начала жить самостоятельно.

Отец Феодор приезжал освятить квартиру. Было это на масляной неделе. Приехали ребята из хора на Таганке. Батюшка запаздывал, а они торопились на вечернюю службу и сели за стол, не дожидаясь отца Феодора. Больше других спешил алтарник Вася. Только начали есть, пришел батюшка. Мы, естественно, выдали инициатора. Когда чин освящения закончился, о. Феодор взял миску с водой и вылил Васе за шиворот. Смеялись все, и громче всех - мокрый алтарник.

Через несколько лет мне за шиворот тоже была вылита водосвятная чаша, и тоже за непослушание. И снова все смеялись. Ни тени обиды.

Вскоре после Пасхи о. Феодор подозвал к себе меня и еще двух алтарников, Диму (сейчас иеромонах Донского монастыря, отец Дионисий) и Сашу, и сказал, что ему дают храм; предложил войти в "двадцатку" и попросил помочь в разборке. Мы с Димой согласились, а Саша не мог - он уже был в "двадцатке" другого храма.

Вскоре после этого разговора батюшка позвонил мне и пригласил приехать на первое собрание. Мы приехали, написали заявление, отслужили молебен перед иконой Божией Матери "Всех скорбящих Радосте". С Таганки было еще двое: Дима Решетник и Алексей (ныне насельник Сретенского монастыря). Потом был первый молебен на территории храма, после которого мы вошли внутрь и ужаснулись. Храм был разгорожен капитальными стенами на маленькие клетушки, в Никольском приделе - кинотеатр с балконом, все пространство перед главным алтарем завалено рулонами рубероида. В самом алтаре - то же самое, только посредине его стоял прицеп от легкового автомобиля.

Поначалу я вместе со всеми таскала носилки с мусором, вытаскивала из храма всякий хлам, но отец Феодор определил мне другое послушание. Он попросил меня приготовить обед человек на 10-15.

- А что варить?

- Ну, гречку, например.

Был Петров пост, что сильно упрощало мое задание, которое, тем не менее, оставалось непростым: большой кастрюли у меня не было, да и опыта приготовления пищи в таких объемах. Сварила в ведре. Все, кто тогда работал с нами, ели потом эту кашу дня два, разобрав ее по домам.

Живу я у Сокола. Тогда на машине до храма можно было доехать за 2 рубля, что я и делала с кастрюлями, термосом и судочками. Горюновы брали домой мыть посуду, и однажды Володя забыл привезти ложки. В результате суп ели по очереди.

Часто я приезжала в храм прямо с работы. В издательском отделе сотрудников кормили обедом, и я всегда брала с собой "на потом" котлеты и привозила их в Тушино.

Отец Феодор уезжал из храма, как мне казалось, только спать, и то поздно ночью. Он сам работал кувалдой, ломал перегородки, носил кирпичи, разгребал завалы и при этом продолжал служить на Таганке. Лето, все в отпусках, и он служил вдвоем еще с одним священником. На летнюю Казанскую он крестил сорок человек и повенчал восемь пар. И все вдвоем с алтарником, даже без певчих.

В одну из суббот мы служили в Тушино всенощную. На клиросе - архимандрит Сергий, будущий владыка, Ира Горюнова, которая умела петь, но не знала, что и как, я, которая уже немножечко знала "что и как", но не умела петь, Дима (ныне иеромонах Дионисий) и бабушка Шура. Петь должны были на сложный 7-й глас. Если бы не владыка и батюшка, который тоже пел, была бы сплошная какофония.

Служили мы в Тушино и на 1-й Спас. Тогда уже были разрушены все перегородки, готовились к освящению храма. Отец Сергий (тогда он был инспектором Духовной Академии и находился в отпуске) часто приезжал и пел на клиросе. А до этого он вместе с отцом Николаем в свободное время помогал в разборке храма, вернее, того, что понастроили в нем за годы советской власти.

Вечером перед освящением хор репетировал встречу архиерея, и, когда запели "Исполла...", вошел о. Аркадий Шатов. Регент Люба Важнова ему сказала: "Батюшка, мы вам епископство напророчили". "А что, - согласился он, - кто знает, все может быть..."

После освящения храма мы все так и жили одной семьей. Отчитаю утреню - иду готовить. Трапезной тогда не было - готовили и ели за ящиком.

Отец Феодор потом рассказывал: "Иду мимо с кадилом, а из-за ящика кулинарные запахи раздаются. Вот и думаю, - говорил он, укоряя себя за отвлечение, - что там у меня на обед будет". Певчие тоже после службы помогали с посудой, с уборкой храма. Ребята, работавшие на стройке, учились петь и читать. Храм был для всех родным домом, а отец Феодор действительно отцом, к которому можно было обратиться в любое время с любым вопросом и в храме, и дома.

Часто батюшка меня смирял. Как-то читала еле слышно - горло болит, и жалко себя до слез, а он выйдет на исповедь, уйдет к главному алтарю, да еще пошлет ко мне алтарника со словами "читай громче, мне не слышно". Во мне все возмущается, а смиряюсь, начинаю читать громче, и - откуда что взялось? - голос окреп, горло прошло, все в порядке. После службы подойдешь к нему - простите, батюшка. Он улыбается, а то еще что-нибудь доброе скажет, просфору большую даст. И часто так; у меня же характер "тот еще". Очень ему со мной тяжело было.

Но если сам был виноват, всегда извинялся. Однажды было недоразумение, и батюшка считал меня сильно виноватой, что на самом деле было не так. На исповеди все прояснилось. Так он встал передо мной на колени и просил у меня прощения.

А на венчании моем он пел на клиросе.

Вообще за эти десять лет в Тушино столько всего было и хорошего, и горького, но все плохое забылось, отскочило, как ненужная шелуха, а хорошее осталось в сердце вместе с отцом Феодором.

Содержание