Валерий Витальевич Парфенов

Наша дружба с отцом Федором началась с интересного совпадения. Мы с ним были назначены, вернее, призваны к служению людям, в один и тот же день, только он - настоятелем Тушинского храма, а я - председателем Тушинского исполкома. Он пришел ко мне представляться и оказался одним из первых моих посетителей. Было это в начале лета 1990 года.

В то время был я человеком далеким от веры и даже не был крещен, но, живя в России, чувствовал свою причастность к истории нашего народа, а она у нас неразрывно связана с историей Церкви. Осознанию этого факта особенно способствовало празднование 1000-летия крещения Руси в 1988 году. Думаю, во многих душах тогда стали просыпаться подобные чувства. Поэтому, когда ко мне пришел отец Федор с приглашением на собрание, я охотно согласился.

Так называемая "двадцатка" - инициативная группа, обратившаяся в органы власти с просьбой о возвращении церковного здания верующим, на этом собрании должна была получить статус юридического лица, чтобы иметь права и возможность заниматься восстановлением храма. Обязательное условие законности решений собрания - присутствие на нем представителей местной власти. Конечно, можно было послать туда своего заместителя, но мне самому было интересно посмотреть на людей, занятых организацией какой-то другой, новой для меня жизни.

Проходило оно в помещении ЖЭКа и началось с молебна. Такое начало было для меня неожиданным, но мне понравилось, как отец Федор служил, как пели. В остальном процедура собрания была традиционной: избрали старосту, заместителя, казначея, и с этого момента "двадцатка" превратилась в общину и приобрела права на ведение работ.

Эта наша вторая встреча с отцом Федором закрепила во мне интуитивное чувство, что он способен справиться с делом, на которое замахивался. Я понял также, что для него восстановление храма - это не только строительные работы, может быть, даже в меньшей степени строительные работы, а в основном это забота о внутреннем мире человека. Но понял я это потом, после того, как крестился.

...Община, смело взявшаяся за дело, быстро обрастала все новыми и новыми помощниками. Отец Федор сам работал на восстановлении храма с полной отдачей. Он не гнушался никакой физической работой. Частенько я видел его в джинсах, в рубашке и кепочке, таскавшего мусор, лупившего кувалдой по стене. Но голыми руками справиться с открывшимся объемом работ было невозможно. У общины не было техники, не было денег на ее аренду, а если вспомнить, что это был 1990 год, можно себе представить, какие трудности перед ними вырастали; и я решил помочь общине.

Я собирал руководителей заводов, институтов и просил их помочь храму кто чем может. Вот, например, институт Астрофизики делал окна, двери, купола из дерева, так называемые "гуси", которые потом обшивались медью. Тушинская чулочная фабрика помогала, Тушинский машиностроительный завод, воинские части помогали солдатами. Все с пониманием относились, уж не знаю почему. Может быть, чувство вины за отцов, желание вернуть то, что те когда-то отобрали?

Был такой эпизод. Для храма нужно было сделать ворота. Нашлась фирма-подрядчик, обязавшаяся сделать все по эскизам. Но когда встал вопрос об оплате (у меня была возможность оплатить работу из бюджетных средств), подрядчики, узнав, куда открывается вход через эти ворота, категорически отказались от денег. Ни копейки не взяли ни за материал, ни за работу! И как замечательно сделали!

Вот уж подлинно - в жертву Богу приносится лучшее: изумительно сварили, с выдумкой, из чугуна, который, как считалось, варке не поддается.

А как вывозили мусор? Более ста "КрАз"ов и бортовых машин накопили его на территории храма бывшие арендаторы. Я обратился к друзьям, к командиру воинской части, и он обеспечил храм техникой.

Приходилось идти на отдельные хитрости. Например, нужно делать ограду. Ну, деньги так просто не выделишь. Я - к Лужкову. Он на мою просьбу накладывает резолюцию: Парфенов платит, Свирский делает. А мне только это и нужно. Теперь если ко мне приходила контрольная инспекция, тыл у меня был обеспечен.

Вместе с отцом Федором мы обсуждали перспективы застройки земельного участка храма, как расположить на его территории подсобные службы. Так возникла идея строительства дома причта, вытянутого вдоль железной дороги, чтобы он служил своеобразной отбойной стенкой, глушил шум от электричек. В этом же здании разместили и воскресную школу, и гараж, и мастерские. Была мысль "тянуть" дом и дальше, ведь напротив планировалось строительство второго храма во имя преподобного Серафима Саровского.

Удалось "прирезать" храму здание. Прямо за территорией храма по Волоколамскому шоссе стоит двухэтажный дом. Место там не бойкое, поэтому магазин, который в нем находился, выехал, и здание пустовало. С отцом Федором мы задумали открыть там школу ремесел, иконописи, резьбы, золотошвейную мастерскую. Своему заместителю я поручил до Рождества оформить земельные отношения с Преображенским храмом и передать им максимально большую территорию. Очень мне хотелось сделать отцу Федору подарок к Рождеству -документы по землеотводу, но мой заместитель начал тянуть. Пришлось надавить: "Не сделаешь вовремя - уволю". И так было...

С большим удовольствием помогал я отцу Федору восстанавливать храм. Мне доставляло радость сделать что-то ему, особенно на фоне постоянных звонков по "кремлевке" (Правительственная телефонная сеть) ныне известных депутатов или сотрудников аппарата первого президента СССР, вальяжным тоном просивших меня выполнить их просьбы. Тут я с превеликим удовольствием отказывал.

Отец Федор трудился настолько много, что я диву давался. Помимо стройки на нем лежала вся богослужебная жизнь прихода, которую он поначалу вел один. Мысленно ставил себя на его место и понимал, что я бы так не выдержал. Как-то сказал ему: "Отец Федор, как Вы можете так много работать?", а он меня поправил: "Я не работаю, я служу".

И я увидел эту разницу, заключавшуюся в цели действия. Так работать, как он, можно только для Бога, так же нужно бы работать и для людей, но просто за деньги так работать невозможно. Тогда я понял, чем мы - православные, отличаемся от остального мира: мы обладаем такой ценностью, перед которой материальное богатство ничтожно.

Отца Федора Господь наделил удивительным даром слова. Этот его дар раскрывался, конечно, прежде всего в храме, во время проповедей. Но однажды он им воспользовался у меня в префектуре. Я собрал совещание, на которое пригласил и его. В зал заседаний набилось человек 300, были там и представители скандально известного политического блока "Демократическая Россия", всегда провоцировавшие конфликты. Сейчас не помню причину сложности, возникшей в прениях, но скорей всего она возникла по их почину. В самый острый момент попросился выступить отец Федор. Он сказал всего несколько слов, но все вдруг увидели никчемность и беспочвенность претензий профессиональных скандалистов, да и сами они стушевались. И не мудрено. Рядом с ним могли потеряться не только записные ораторы.

Был еще один интересный случай, когда я на собственном опыте пережил силу его слова. Произошло это в 1992 году. После какой-то праздничной службы он пригласил меня в алтарь, потом вывел на солею, представил прихожанам. Я думал все этим и ограничится, а он вдруг говорит всему приходу: "Молитесь за него, он так много сделал для нашего храма". До этого мне не раз доводилось выступать перед большой аудиторией, в Кремлевском дворце съездов, на стадионах, и я, в общем, не терялся, а тут... Битком забит храм, сотни глаз устремлены на тебя, и в них кроме любви и благодарности нет других чувств. "Э, - думаю, - отец Федор, поторопился ты. Еще и то не сделано, это не закончено. Рановато благодарить". А сказать-то не скажешь, и ложится на тебя бремя ответственности, огромный долг.

Этот долг я пытался погасить, помогая не только Преображенскому храму, с которого только началось церковное возрождение в округе. Поначалу я не мог понять, почему эта работа доставляла мне такое удовольствие, но мне нравилось бывать в храме, видеть, как идут работы. Частое общение с отцом Федором стимулировало меня к расширению работ в округе по возвращению церквей их подлинным хозяевам.

Непросто складывалась ситуация в округе. Для освобождения храмов часто приходилось применять абсолютно все методы, включая силовые. Тяжело уходила, например, фирма из здания храма в честь иконы Божией Матери "Скоропослушница", в храме Рождества Христова в Рождествене засели какие-то сектанты из Сибири - тоже "с боем" уходили; свои трудности были с храмом Покрова Божией Матери в Братцеве. Отец Федор мне помогал в этом не только молитвенной поддержкой или советами, но и сам хлопотал в Патриархии, когда нужно было поставить в освобожденный храм священника.

Но при всем размахе работы сердцем я "прикипел" к храму Преображения Господня. Это особенно остро чувствовалось в канун Рождества или на Пасху.

Накануне всем субпрефектам давалась команда навести порядок: милиция получала задание обеспечить правопорядок, медицинское управление должно было организовать постоянное дежурство машин скорой помощи, техническая инспекция также обязывалась быть начеку - все в эти дни работали в особом режиме. В самый канун праздника я делал объезд по храмам округа и проверял степень готовности своих служб, но на литургию всегда возвращался в свой, в Преображенский храм - к отцу Федору.

Как и многие, я был очарован его открытой улыбкой, искренностью. Он очень естественно радовался при встрече, и мне, привыкшему к "тумакам" от начальства, это было особенно приятно. За десять лет нашей дружбы у меня было много возможностей убедиться в подлинности этого чувства. Особенно после того, как я оставил пост префекта.

Особый характер нашим отношениям придавало то обстоятельство, что он стал крестным отцом для большинства членов нашей семьи. Поздней осенью 1990 года он крестил моего сына, дочь и меня. Я принял крещение, осознавая свою глубокую, нерасторжимую связь с предками, которые все у меня были православными.

Мое постепенное воцерковление происходило под руководством отца Федора. Помню, как мы с ним вместе ездили в Свято-Троице Сергиеву Лавру на поклонение преподобному Сергию Радонежскому. Его брат, ныне покойный епископ Сергий, был тогда инспектором Духовной Академии, тепло нас встретил, устроил замечательную экскурсию по Лавре. А потом мы у него в келье пили чай.

Конечно, не стал я сразу после крещенской купели праведником, но в душе постепенно происходили качественные изменения. До крещения я был болен: сердце пошаливало, язва, и в период обострений частенько бывал несдержан с людьми. Нужно было с человеком разговаривать, а я не могу - нестерпимые боли провоцировали к резкости и, может быть, даже к грубости. А после крещения я стал замечать за собой, что вспыльчивость, раздражительность гаснет, уходит куда-то.

Бывало, делал мне отец Федор замечания: "Валерий Витальевич, вы редко ходите в храм". Как же было стыдно! Говорил он это в предельно корректной форме, но лучше бы он ударил, честное слово. Он был моложе меня, но заботу обо мне проявлял отеческую.

На праздники его отеческое покровительство сменялось почти детским озорством. Он сажал меня за праздничным столом по левую руку, и надо было видеть, как он радовался празднику! Например, когда он бил яйца, казалось, что важней для него в этот момент дела не было. Сколько озорства, сколько детской непосредственности было в его поведении!

...Очень трудно мне было пережить известие о гибели отца Федора. Чувство сиротства так и не покидает меня при воспоминании о нем. В такие минуты я часто думаю о том, что было бы, если бы я вообще его не встретил, если бы в моей жизни не было этих десяти лет? От этой мысли делается страшно и холодно. Но стоит только взглянуть на его портрет, стоящий у меня на письменном столе, встретиться с ним взглядом, как печаль тут же исчезает, рассеянная его улыбкой.

Содержание