Борис Ганаго - Стрелочник

Жена бушевала:
— Никому ни слова! Понял?! Никому! Ну, посуди сам, куда ты пойдёшь, куда-а?! Ведь ничегошеньки делать не умеешь, лишь инструкции исполнять — и всё! Так куда ж ты? Да ещё со своим здоровьем?

А какой скандал будет! Какой скандал! До ЦК дойдёт! Ещё бы — бывший райкомовец, цензор республиканских изданий в церковь ходит! Как миленького из партии попрут. Мало того, в психушку упекут, статью пришьют! Ох, горе мое горькое… — Она не могла сдержать слёзы. — Да и меня с работы выставят. Я же работник исполкома. Как можно жене верующего дела района доверять?! И не просто сократят, а все шлюзы перекроют. Куда мне тогда? На что жить будем?! И кто это тебя с толку сбил? Кто?!
— Сам.
— Такого быть не может. Должен быть кто-то, чтоб так жизнь перевернуть. Кто?!
— Бог.
— Не темни!
— Я, наоборот, наконец к свету стал пробиваться.
— Ну, допустим, допустим. Поверил — ладно. Это дело твоё. Но пусть всё останется по-прежнему. Молись потихоньку, чтоб никто не знал.
— Нет, милая, нет… Посмотри, что натворили, что натворили… Лучших крестьян — в Сибирь. Цвет народа — учёных, поэтов, полководцев, мыслителей, духовенство — всех уничтожили. Страну превратили в ГУЛаг, взорвали церкви, монастыри…
— Тебе нельзя так волноваться.
— Грех пытались сделать нормой. Закрыв церкви, лишили народ покаяния, обрекая его на вечную гибель…
— Успокойся, успокойся…
— Ты призываешь меня молчать? Из-за куска хлеба?!
— Тише, тише!
— Ну да, казалось бы, какая разница написать слово «Бог» с маленькой буквы или с заглавной? Пустяк! А то и просто вычеркнуть, будто его и не было. То самое Слово, благодаря которому возникла жизнь. Это так просто. Одно движение, и ты — Иуда, растлитель душ. За тобой вычеркнут из своих мыслей это Слово миллионы. А как жить без Бога, без души? Только инстинктами, телом, как животные?
— Чего так раскипятился? Кто верит газетам, радио? Ты-то тут при чём?!
— При чём, дорогая! Каждый втянут в ложь. И я следил за тем, чтоб хоть кроха правды не проскользнула в грандиозную картину лжи. А отец лжи — дьявол. Я больше не хочу быть служителем сатаны!
Ни уговоры, ни скандалы, ни слезы не помогли. Он подал заявление в партком: «Прошу рассмотреть вопрос о возможности моего дальнейшего пребывания в партии в связи с моими новыми убеждениями».
Парторг, прочтя, посоветовал:
— Забери! Что у тебя в голове, никто не знает. Верь сколько хочешь, только помалкивай в тряпочку. А то и нам достанется! Как просмотрели?! Где ваша идеологическая бдительность? Столько лет на такой должности! Забери, забери…
— Нет. Не заберу.
— Ну, дорогой, пеняй на себя!
— Как Бог даст!
Всё было так, как предсказывали. Рассмотрели на партсобрании, в высших инстанциях, и, конечно, полетел он из партии и с работы. Хотели в психушку отправить, да жена сумела сгладить ситуацию.

Но работать надо. Кушать-то каждый день хочется. И подался наш правдоискатель на железную дорогу в стрелочники.

Казалось бы, нехитрое дело стрелки переводить. Но от их положения зависит направление, куда, к какому финалу прибудут мелькающие пред тобой судьбы. Достигнут ли они благих целей, или впереди катастрофа, гибель. Одно движение — и…

Однако работа стрелочника оказалась ему не по силам. Он не мог справляться со снежными заносами даже вместе с женой. Ещё затемно она добиралась к сторожке в шубке с меховым воротником, в сапожках на высоких каблучках и пыталась разгребать сугробы.

Однажды за таким занятием и в таком виде на переезде её увидело начальство:
— Здравствуйте! Что вы тут делаете?
Пришлось всё рассказать. Может, тронуто было сердце высокого чина, может, какие-то другие причины свою роль сыграли, но её на работе оставили. Закрыли идеологические очи.

А у него проблемы с работой были. Часто он думал, куда бы свои силы направить. Однажды ему пришла на ум любопытная ассоциация. Он увидел сходство работы стрелочником со своей прежней должностью цензора.

Правя рукописи, он тоже придавал направление, но не поездам, а мыслям, движению чувств и сердец. Вот только куда он их направлял?
Теперь стрелками автоматы «дирижируют». Да что там стрелки? В людей чипы вставляют и командуют ими, не спрашивая согласия. А направления-то всего два… Лишь Бог спасти может.

Как бы хотелось ему, духовно прозревающему, всех, прежде им обманутых, теперь переориентировать с временного, земного на небесное, вечное. С плотского, тленного — на духовное, безсмертное.

Его звал храм. Каждое воскресенье он бывал на ранней службе, вечерами читал Священное Писание, творения святых отцов. И молился. Много молился.

Прошло время, и он устроился работать сторожем в церкви. Потом стал звонарём, псаломщиком, диаконом.

Ещё в период его метаний жена при встрече с митрополитом пожаловалась на несговорчивость мужа. Владыка ответил неожиданно:
— Сама матушкой будешь!
— Я? Я?! Никогда!

Но… Теперь она — матушка, а он — священнослужитель. От имени Господа сообщает о прощении наших скитаний и подсказывает божественное направление. Захотим ли мы услышать спасительные советы, зависит от нас.

Каждый сам себе стрелочник…

Борис Александрович ГАНАГО