Ответы протоиерея Александра Шаргунова

 

 

 

 

 

В чём секрет триумфального успеха марксизма в XX веке?
А.Орловский, г. Мурманск

В чём секрет триумфального успеха марксизма в XX веке в России, да и не только в России, но и во всём мире? Ведь нельзя же сводить это учение только к политике массовых репрессий в России. Или к попытке построить новое общество на основах социальной справедливости. Мы знаем: среди марксистов было немало не просто честных, но отважных людей, готовых жизнь свою положить за коммунистические идеалы.

Марксизм взял устремлённостью к абсолютному. Поистине, человек может удовлетвориться только абсолютным. Марксизм обвиняют в забвении вертикального измерения человека — устремлённости к Богу, в горизонтализме, в земном мессианстве и т.д. Это тысячу раз верно. Но было бы ошибкой думать, что вследствие этого марксизм вытесняет абсолютное. Он только меняет направление. Он пользуется абсолютным, эксплуатируя его силу.

Он всегда остаётся абсолютным — в буквальном смысле от слова ab-solvere (лат.), — он отрывает идею от реального, создаёт из неё идеал, мобилизующий всего человека, вдохновляя высокими целями своих последователей, перемещая абсолютное Бога в иную плоскость.

Мы, христиане, знаем и исповедуем, что Бог безконечно превосходит нашу мысль, Он — непостижим, невыразим, Он — в свете неприступном, которого мы можем коснуться только по дару Христовой благодати. Однако и марксизм не отказывается от абсолютного, но он видит его в человечестве и в конце истории человечества. Вот почему марксизм оказал столь мощное воздействие на сердца людей, одних доводов разума было бы недостаточно. Люди нуждаются в том, что превосходит обыкновенную реальность, они нуждаются в абсолютном. Если они не находят его в вере в Бога, они ищут его в другом — в сектах, в опиуме или в марксизме.

Это главное, в чём марксизм оказался безконечно привлекательней капитализма. Капитализм — это антиабсолютное. Его средства, его цель — строго земные, по-земному реальные: комфорт, благосостояние. США, Швеция, общества потребления дали наглядный пример. Когда Хрущёв пообещал, что СССР достигнет уровня жизни США в 1980 году, это была не просто громадная оплошность в назначении точной даты исполнения пророчества. Это была принципиальная ошибка. Он развенчал марксизм и его идеологическую высоту, которая заключалась в созидании «нового человека» — нового человечества, а не другой Америки.

Вот почему марксизм был также религией. Часто говорят, что у него были свои догматы, своя церковь (партия), своя мистика, свои мощи (все, наверное, помнят слова патриарха Тихона, когда ему сообщили, что в Мавзолее Ленина прорвалась канализация: «По мощам и елей»). У марксизма были свои ренегаты-отступники и свои мученики. Они составляли значительную часть жертв ГУЛага.

В том, что марксизм явился религией человечества, не было ничего нового. Огюст Конт ещё в середине XIX века пытался основать такую религию — со своими обрядами, своим культом. Тем не менее марксизм больше, чем всё это. Тоталитарное государство не есть государство без религии, это религия государства. Это не просто атеизм, но идолопоклонство. Так политика становится религией, возвышаясь до мистики, а религия — политикой. То, что раскроется в полноте с пришествием антихриста.

Наконец, вследствие того, что марксизм претендовал быть чем-то абсолютным — религией, мистикой (но чисто человеческой), — он должен был быть абсолютно тотальным, не знающим ограничений ни в своей вере, ни в своих действиях. Никаких ограничений в вере — ибо он обладает абсолютным знанием. Он становился своего рода богословием, для которого философия — только служанка. Никаких ограничений в действиях — ибо не понимал смысла личности: личность должна была растворяться в безличном коллективизме, как теперь — в атмосфере греха как нормы. А совесть — то главное, что есть в человеческой личности, — должна была молчать, когда речь шла о «крестовых походах» ради общечеловеческого блага. Это был своего рода «крестовый поход» абсолютного.

То, что сегодня, сейчас, может казаться жестоким. Переход может быть долгим. Диктатура пролетариата от временной, какой она должна была быть, может стать постоянной. Какое это имеет значение! Конечная цель оправдывает всё. Ленин дерзал писать: «Нравственность, в нашем понимании, подчиняется интересам класса пролетариата. Нравственно то, что служит уничтожению старого эксплуататорского общества и объединению рабочих вокруг пролетариата». Как созвучно это лозунгам современных радикальных либералов: «Ваши христианские заповеди, ограничивающие свободу человека, — безнравственны. Нравственно то, что позволяет человеку безпрепятственно с детских лет реализовать себя, — вольное сожительство, гомосексуализм, наркотики». Что касается достижения конечной цели, Ленин говорит об этом с предельной ясностью: «Если бы для победы дела коммунизма потребовалось уничтожить девять десятых населения, мы не должны бы были испугаться таких жертв». А в 1909 году он писал: «Марксизм есть материализм. Как таковой он так же неумолимо враждебен религии, как материализм энциклопедистов XVIII века или материализм Фейербаха. Но диалектический материализм идёт дальше. Он говорит: необходимо знать, как бороться против религии. И для этого надо объяснять материалистический смысл источников веры и религии масс. Нельзя ограничивать борьбу против религии отвлечённой идеологической пропагандой. Необходимо связать эту борьбу с конкретной практикой классового движения с целью упразднения социальных корней религии». Как эта борьба против религии осуществлялась на деле, какие реки крови новых мучеников пролились, нам известно.

Ныне ради достижения новой свободы радикальный либерализм приносит в жертву всё человечество. То, что происходит сегодня в мире, не может не ужасать, хотя марксизм — уже вчерашний день. Или нам надо, чтобы исчадие марксизма — либеральный антимарксизм пошёл ещё дальше, чтобы мы могли измерить все последствия устремлённости к земному абсолютному?

Дорогой отец Александр! Благодарю Вас за статью в «Русском Доме» о демонстрации сокровенного по каналам ТВ. В самом деле, людей приучают к предельно безстыдной откровенности. Это яростное обнажение себя касается не только темы пола. Вслед за обнажением тела — нудизм духа. Даже траур по умершим близким, как пишете Вы — столь сугубо личное дело, — становится механически обнажаемым, публичным. Нет больше сокровенного, нет тайны. Сами эти слова сегодня весьма непопулярны. Кажется, понятно желание толпы увидеть запретное. Но нет ли в этой «прозрачности» покушения на самое существенное в человеке? Мария Корсакова, г. Ставрополь

Инстинктивно мы ощущаем в этой «прозрачности» некую неопределённую угрозу — по крайней мере тогда, когда «прозрачность» становится абсолютным принципом. Почему? Потому что она угрожает растворить то, что является в нас признаком свободных существ, — наше внутреннее. Вся человеческая духовность и культура, не только христианская, Ветхий Завет и даже эллинская мысль и Просвещение строятся вокруг этого понятия. В конце концов, Cogito Декарта: «Я мыслю, значит, я существую» — только в новом виде формулирует то, что восходит к святым отцам, ясно определяющим, что есть личность. Если быть человеком означает способность иметь общение с другими, это требует прежде всего внутреннего в человеке. Только оно даёт возможность открыться другому, вступить с ним во взаимную связь. Между нашим внутренним и той единственностью, которая есть в другом, существует взаимозависимость. Одно делает возможным другое. Рождение человека как личности, его принадлежность человечеству может осуществляться только через то, что называется внутренней жизнью. Об этом — знаменитые слова Блаженного Августина: «Не уходи во внешнее, возвратись в себя, истина живёт во внутреннем человеке». А разве не о том же самом — в Первом Соборном Послании апостола Иоанна Богослова: «Тот, Кто в вас, больше того, кто в мире» (1 Ин. 4, 4)?

В принципе вся человеческая культура, даже отступившая от христианства, от Декарта до Канта (и даже самых близких к нашему времени мыслителей), утверждается на этой идее внутреннего. Где говорит жизнь? В человеческом сердце. Каким образом? Немедленным самораскрытием: впечатления, желания, чувства, помыслы. «Сердце» — наиболее адекватное определение того, что есть человек. «Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» (Мф. 15, 19). И «добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его» (Лк. 6, 45). Даже Ницше противопоставляет эту внутреннюю неоспоримую реальность «видимости», часто совершенно обманчивой, и с гневом обличает эту особенную ложь как лицемерие. Говоря о последних временах, апостол Павел предупреждает о действии духов-обольстителей и учениях бесовских «через лицемерие лжесловесников, сожженных в совести своей»  (1 Тим. 4, 2). Точен и неумолим приговор Спасителя тем, кто внутреннее подменяет одним внешним: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты» (Мф. 23, 27).

Насаждение принципа «прозрачности», осуществляемое СМИ, — непрерывная осада со всех сторон «бастиона человеческой души», крепости нашей внутренней жизни. Попытка создания нового антропологического типа — человека без стержня и без сущности. То есть биоробота. Вся внутренняя жизнь и сущностная реальность постепенно заменяются действиями без содержания. Эти действия не раскрывают никакого внутреннего содержания, потому что всё внутреннее сводится к внешнему, которое, разумеется, пусто.

Почему в Евангелии от Марка Христос, исцелив прокажённого, отправляет его с суровым предупреждением: «Смотри, не говори никому?» (1, 40—45). Разве не учит нас Церковь, что Христос Своими чудесами доказывал, что Он Бог?
Е.А.Рычков, г. Слободской

Всегда мы видим в Евангелии то же правило «тайны Мессии». Да, чудеса свидетельствуют о Его Божественности. Но нельзя думать, будто Он старался прежде всего «явить Свою силу», «показать, Кто Он». Напротив, Господь намеренно скрывает Своё величие и требует, чтобы не говорили о Его чудесах. И этот суровый запрет относительно Своей тайны Господь сохраняет до часа Крестных страданий. Он напоминает об этом апостолу Петру после исповедания им своей веры в Кесарии Филипповой: «И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем» (Мк. 8, 30).

Здесь ещё одно доказательство подлинности Евангелия: если бы эта книга была сочинена такими восторженными последователями Христа, которые в апологетических целях были бы готовы на любые преувеличения, они подчёркивали бы только славу, силу, ослепительные Божественные явления Своего Учителя. Но вот урок для нашего современного миссионерства, для нашей проповеди внешнему миру: истинный Бог не хочет, чтобы Ему придавали такой ослепительный образ. Обратите внимание, что Христос называет Себя Сыном Божиим только тогда, когда речь идёт о Его Крестных страданиях, перед судом, осуждающим Его на смерть, когда уже нет никаких препятствий для утверждения тайны Его Божественной Личности. Когда все мечты о человеческом и политическом величии стали поистине тщетными.

И ныне Господь наш — всегда Тот же сокрытый Бог. Он отказывается от популярности, от популярной веры, Он бежит от восторженных толп, которые в час испытания могут кричать: «Распни Его!» Не забудем, что время от времени восставали «озарённые», называющие себя чаемым Мессией, и у них находилось много последователей. Прежде чем говорить о благодати, Церковь должна напомнить миру о жизни по совести и правде. Вот почему Господь не хотел, чтобы о Нём говорили раньше времени. Его искали, теснились толпами вокруг Него, чтобы только использовать Его в своих целях. «И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем» (Мк. 8, 30). «Тайна Мессии» не есть неодобрение такого именования, но предостережение от преждевременного его раскрытия — и потому искажения.

Люди всегда оказываются перед той же проблемой, что и фарисеи, требовавшие «знамения с неба». Мессианское ожидание столь двусмысленно в иудейской среде — а сегодня и в нашей, — что надо, чтобы Христос прошёл через смерть и воскресение (и чтобы этому приобщалась Его Церковь), прежде чем будет явлено, Кто Он, «от начала Сущий».