И всё-таки сейчас на дворе время Гоголя, потому что все его герои, весь его великий гротескный мiр, празднуют свою победу. Празднуют собакевичи и ноздрёвы, хлестаковы и плюшкины, празднуют казнокрады и коррупционеры, городничие и держиморды. Их время на дворе
Думаю, нынче время Гоголя не потому, что страна с грехом пополам справляет 200-летие великого русского писателя. В 1952 году столетие со дня гибели Николая Васильевича отмечали куда более торжественно. Держу в руках журнал «Огонёк» тех лет, полностью посвящённый памяти Гоголя. И не вижу подобного массового журнала, так же посвящённого полностью юбилею Николая Васильевича, сегодня. Несколько передач по телевидению, небольшие статьи в газетах. Никак не всенародный юбилей...
Время абсурда, лицемерия, лжецаревичей и иных виртуозов лжи и обмана ныне. Разве не абсурдно то, что почти одновременно прошёл либеральный круглый стол, посвящённый юбилею Гоголя, который вела Наталья Иванова и где выступали Андрей Немзер, Вячеслав Пьецух и Юрий Манн, но куда не допускались ни Проханов, ни Мамлеев, ни Бондаренко, ни гоголевед Игорь Виноградов, и другой круглый стол в Киеве, где собрались лишь незалэжные хлопци, якие из Гоголя нынче делают щирого украинского националиста, переписывая даже «Тараса Бульбу».
Свою «оборону» держат Игорь Золотусский и Савва Ямщиков. Кстати, искренне воспевая Гоголя, Савва Ямщиков заодно как бы перечёркивает Михаила Булгакова: «Гоголь <...> — это не булгаковская мистика. Мистика Гоголя — это мистика православного человека... Гоголь погружается в этот мiр, чтобы разорвать эти чары. А у Булгакова — всё заканчивается этой поганью... Мистика Булгакова — это история его контактов с чёрным мiром...»
Я согласен с мнением Ямщикова о великолепной живописности гоголевской прозы, её драматизме, сравнимом с шекспировским, но не стал бы так перечёркивать и Булгакова.
Зашевелились и «гоголеведы-западники», превращающие Николая Васильевича в ярого католика, в свою очередь и русские критики живо заговорили о нерусскости гоголевского гения. Сколько же гоголей существует в современном литературном мире? Наталья Бондарчук показывает в своём фильме одного Гоголя, Игорь Золотусский в телепередачах несколько иного, Юрий Манн рисует свой образ гения...
Состоялся русский православный круглый стол и в Центре Славянской письменности и культуры, ныне возглавляемом Александром Николаевичем Крутовым. На нём выступали Николай Бурляев, Владимир Крупин, Сергей Небольсин, Валерий Ганичев, Виктор Гуминский, крупнейшие наши специалисты по Гоголю -Игорь Виноградов, Владимир Воропаев... Дали слово и мне.
Мы не стали опровергать мнения других круглых столов. Ведь кроме открытой клеветы и всяких несуразностей, явного опошления и принижения образа Гоголя, любой анализ его творчества лишь обогащает мiр гения.
Да, можно Гоголя сравнить и с Францем Кафкой (кстати, выросшем в 
славянском мiре и хорошо знакомым с русской культурой), и обэриутами, и ранним Булгаковым, и даже Ильфом и Петровым. Можно сосредоточиться на раннем малоросском фольклоре и романтических повестях Гоголя, на мистике и даже чертовщине. Но это будут лишь осколки творчества великого писателя. Гоголь сегодня осознанно разбивается на такие фрагменты. Так же, как разбивается на них и воспетая им единая Русская земля.
Всё здесь в осколках: и борьба за гоголевский музей, и за контроль над изданием его книг... В телесериале «Тарас Бульба», о создании которого мечтал ещё Сергей Бондарчук, наконец-то отснятом нашим ведущим кинорежиссером Владимиром Бортко, играет и молодой московский актёр Петренко. Он откровенно заявил в интервью, что не понимает идеи, за которую гибнет Тарас Бульба, не понимает необходимости борьбы за Родину. Просто вылитый Андрий, променявший Родину на польскую красотку.
Богдан Ступка, играющий самого украинского национального героя Тараса Бульбу, уверяет, что в те времена не было никакой России, а была некая киевская Руська (с мягким знаком). Прекрасно, что Владимир Бортко соединил эти осколки разного Гоголя воедино. Но вот соединятся ли когда-нибудь осколки когда-то триединого русского народа?
Николай Васильевич Гоголь писал, что русский язык должен стать литературным языком всех славянских народов. И загадка, отчего славянские народы сегодня скорее отрицают его как язык соединяющий, а предпочитают соединяться посредством языка английского? Что за таинственное «андрийство» засело накрепко в душах наших народов? И станет ли когда-нибудь Киев для нас вновь братским городом и матерью городов русских?
А мне видится целостный, всё в себя вбирающий, по сути, имперский Николай Гоголь. И герои его, даже самые отъявленные уроды, открываются нам всё же человеческими душевными качествами, ибо Гоголь в них старался найти «идеал того, чего карикатурой стал урод» («Что такое губернаторша», 1846).
Можно искренне смеяться над ярчайшими гоголевскими персонажами. Но со смехом к нам приходит и понимание души их человеческой. Гоголю явно, в силу его гениальности и всеобъёмности, не хватало одного обличительства или социальной сатиры, пародийности или лёгких юморесок.
Конечно, можно прочитать Гоголя и так, как читает его нынче Вячеслав Пьецух. Но его, как и любых ортодоксов и обвинителей, видевших в Гоголе лишь юмориста или пасквилянта, Николай Васильевич сам же из своей дали опровергает: «Вовсе не губерния и несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают, есть предмет «Мёртвых душ»... Ключ от неё (тайны романа. — В. Б.) покамест в душе у одного только автора...»
И ключ этот явно не только в волшебстве русского языка, как считал Владимир Набоков: «Его произведения, как и всякая великая литература, — это феномен языка, а не идей... На этом сверхвысоком уровне искусства литература, конечно, не занимается оплакиванием судьбы обездоленного человека или проклятьями в адрес власть имущих», — но и в чём-то ещё неразгаданном нами. Впрочем Гоголь и сам за себя постоит: «Да и как могло быть иначе, если духовное благородство есть уже свойственность почти всех наших писателей». А из духовного 
благородства естественно истекает и склонность к «подвигам, предпринятым во глубине души», и надежда прежде всего найти в прозе ключ не к языку, а «к своей собственной душе, когда же его найдёшь, тогда этим ключом отопрёшь души всех...»
Найдя человеческое даже в уроде, гений ищет в каждом человеке и проблески божественного, христианского понимания мiра.
Этим поиском православного начала в людях Николай Васильевич Гоголь и показывает себя глубочайшим русским православным писателем, какие бы обвинения не навешивали на него со всех сторон.
По сути, он был русским имперским националистом всю жизнь — от «Вечеров на хуторе близ Диканьки» до «Мёртвых душ», от «Тараса Бульбы» до «Шинели».
И всем нам даёт толику оптимизма то, что если сегодня гоголевское время и весь наш русский мiр — живые гоголевские типажи, то даже в самых отъявленных уродцах должно проснуться нечто христианское, человеческое, героическое, божественное. Осколки русского мiра, как и осколки восприятия Гоголя, вновь соединятся в единое целое. Дожить бы...
Владимир Григорьевич БОНДАРЕНКО
(Иллюстрации П. Боклевского)