Напасть

(Окончание. Начало в предыдущем номере)

Итак, друзья мои, слава Богу, я выписался из больницы! Матушка тоже выписалась немного раньше. Потихоньку идём на поправку, всех сердечно благодарим за молитвы!

В больнице я пролежал десять дней, а до этого неделю лечился дома и пытался справиться самостоятельно, советуясь с врачами, комбинируя лекарства, но в конце концов дойдя до такого состояния, что в ночь, когда приехала «скорая», не мог уже ни стоять, ни сидеть, ни есть, ни пить, ни думать, ни говорить, ни молиться… Вернее, ходил по квартире, как загнанный зверь, и понимал, что мне просто очень плохо и что сам я справиться с этим состоянием не могу.

«Скорая» в этот раз приехала довольно быстро: через шесть часов, ночью, около трёх. И дальше я уже не стал противиться регламенту, согласился на госпитализацию. К счастью, оказалось, что есть свободное место в главной нашей крымской ковидной больнице, а она (опять же, к счастью) расположена от нашего дома в двух остановках езды на общественном транспорте.
Ну вот и всё. Собрался я наспех (вернее, заранее собрал самое необходимое), доченька проводила меня (её каким-то чудом обошла эта напасть), и я поехал.
На удивление не оказалось этой ночью никаких очередей. Меня сразу проводили в приёмный покой, где было, в общем, спокойно и тихо. Но, конечно, люди в «скафандрах» постоянно деловито, хоть и устало, проходили и следовали своими путями. Было видно всё-таки, что больница живёт своей (в том числе и ночной) напряжённой ковидной жизнью.
Почти сразу после меня привезли ещё пару человек, и они тоже сидели в коридоре, возле фойе, где была организована приёмная и дежурный врач оформлял за столом все необходимые документы. Всё прошло быстро и без проволочек и меня сразу повели на КТ (совершенно безплатно, к слову). Оказалось, 30-35 % поражения лёгких. Средняя тяжесть…
И вот здесь я хочу задержаться немного, чтобы сказать о своей благодарности в первую очередь Богу, но и… государству, как это ни покажется кому странным. Ведь послушайте, мы настолько привыкли уже, в том числе и во всей этой ковидной напасти, что кто-то ДОЛЖЕН о нас позаботиться: приехать, расспросить, выказать участие, записать, уколоть, повезти, оформить, уложить, лечить… А вы только вдумайтесь на секундочку, какая поистине громадная работа и организация её за этим стоит! И никто ведь, на самом деле, ничего нам НЕ ДОЛЖЕН. Не обязан, вы понимаете, и ничего этого – условно говоря, «человечного и исцеляющего» со стороны государства могло бы и не быть…
Вы знаете, когда я лежал уже в больнице… Ладно, на седьмом этаже, в коридоре переделанного сначала из урологии в лор-, а затем и в ковидное отделение. Лежал в закутке, куда не дошёл капитальный ремонт, у окна, где рядом за какими-то ширмами были сложены штабелями металлические советские койки. Лежал среди мужчин и женщин… Но я лежал на хорошей койке, и врачи заботились о мне и делали необходимые уколы и капельницы, вели наблюдение, прилагали усилия, переживали, чтобы я поскорее поправился.
А ещё… Вы будете смеяться, но каждый день в пластиковых судочках нам разносили завтрак, обед и ужин, и вот нянечка или санитар, раздавая еду, всегда предлагали хлеб и говорили: «Кушайте, кушайте, берите больше, а то нам его приходится выбрасывать!» И это был прекрасный свежайший хлеб: белый или чёрный по выбору. И я всегда брал с благодарностью два куска, и всё время вспоминался мне Иван Сергеевич Шмелёв. Как он писал о голоде страшном, вот ровно сто лет назад в Крыму. Когда дедушка старенький всё приходил в государственную столовую с последней надеждой покушать и всё трясся от немощи своей и умолял ему хоть ложку супца дать… А его, не выдержав, избили, в конце концов, черпаками по голове, и он помер…. Или как матери с тощими и безнадёжно высохшими грудями у дороги лежали со спелёнатыми своими в лохмотья и помирающими от голода младенцами…. Просто потому что «нетути кушать». И это ведь было, послушайте, и это не сказки! Государство, которое вознамерилось всех осчастливить разом, но в реальности из более-менее благополучной жизни ввергло всех в непостижимый ужас и хаос.
И Иван Сергеевич вспоминал, как он изумлялся, думал и никак не мог себе представить, что вот в это самое время где-то в Европе на улицах за копейки продают свежий хлеб с лотков, и он лежит, а люди проходят мимо…. Вы понимаете: где-то есть, а у нас здесь нет. И помирай. И никакого тебе государства! И это ведь было сто лет назад в Крыму, да и не только в Крыму, а по всей необъятной России.
Горе, горе нам, забывающим Бога!..
А теперь я болею тяжело и реально вижу и чувствую, что государство, милостью Божией, всей своей мощью заботится о скорейшем и благополучном моём выздоровлении. Просто так, потому что…. Потому что милость Божия! Вот о чём я хочу сказать. Милость Божия, понимаете, что Бог ещё не оставил нас в нашем безумии глупой и безбожной жизни погибать окончательно. И милует, и питает, и силы даёт, и сохраняет жизнь! Вот об этом нам надо молиться, об этом благодарить со слезами, и я сейчас ничуть не шучу.
Теперь немного о самой эпидемии, потому что, честно говоря, какой-то нелепицей до сих пор звучат вопросы: а существует ли она вообще, а не вселенский ли это заговор и т. д.
Вы знаете, я в больницу собирался быстро и как-то так получилось, что читать ничего не взял, да и не до того было, а потом уже дочка принесла одну тетрадь мою, в твёрдом переплёте, куда я раньше выписывал особенно поразившие меня мысли святых отцов. И вот, лёжа на больничной койке, я зачастую подносил в эти дни к глазам и всё старался вобрать в себя, яснее осознать мысль, высказанную когда-то святым Симеоном Новым Богословом. Вот эта простая, но важнейшая мысль: «Цель всех по Богу живущих есть – благоугодить Христу Богу нашему и примириться с Богом Отцем чрез приятие Святаго Духа. <…> Если этого нет у нас (в цели и действии), то тщетен всякий другой труд и суетно всякое другое делание наше».
То есть понимаете, в чём дело: мы все, человечество в целом, страшно уклонились от общей нашей цели жизни и бытия. И общее ощущение от этой вселенской напасти коронавирусной, что это – огромное попущение Божие, чтобы разрушить безумие человеческой наглости и превозношения. Кого возможно ещё призвать к сокрушению и покаянию перед Богом, может быть, даже через болезнь и саму смерть, а упрямцев нераскаянных – истребить с лица земли. Это звучит устрашающе грозно, я понимаю, но, думаю, недалеко от истины.
Потом уже, через несколько дней, дочка передала мне проповеди святителя Луки, я читал их со всем вниманием. Это проповеди разных лет, преимущественно последних уже лет жизни святителя, когда он служил на Крымской кафедре. И вот на что я обратил внимание. В нескольких своих разных беседах святитель Лука говорит об одном и том же. О том, что огромная масса людей, абсолютное большинство, живут на земле только для обеспечения и поддержания своих материальных благ. Он называет их «люди земли». И скорбит об ожесточении их, о нежелании знать и стремиться к Единому подателю истинной жизни – Богу. Святитель говорит о том, что именно нам – христианам – и нужно в первую очередь искать всем сердцем и всей душою этого единства с Богом в любви и стараться всё делать для того, чтобы приобщиться этой любви через послушание Богу, через любовь к Нему и более тщательное исполнение Его заповедей, главные из которых – любовь к Самому Богу, в Троице славимому и поклоняемому, и любовь к людям.
Мы всё это знаем. Но ведь и забываем духом, вот в чём дело!
И вот сегодня Святая Церковь чтит память преподобного отца нашего Серафима Саровского, чудотворца. И так хотелось, конечно, послужить в этот день воскресный Божественную литургию! Но не получается ещё никак. Тем не менее хочу сказать, чем именно потряс, именно потряс многих из моего поколения, юношей и девушек, приходивших к вере в конце 80-х, этот дивный угодник Божий. Да вот именно этой простой, но величественной мыслью: что все мы – христиане – призваны к особенной Божественной жизни в любви, и это радость, выше которой не существует ничего на свете!
Опять же, простая вроде бы мысль. Но ведь и во времена преподобного Серафима Саровского и потом, да и сейчас особенно, в последние времена, мы подменяем эту жизнь множеством каких-то «суррогатов»: ненужными и суетными попечениями, предприятиями, надеждами и планами, громадьём каких-то проектов и чем угодно ещё. А ведь всё, что по-настоящему надо (но что и труднее всего оказывается!) – это Духом Святым жить, любовью к Богу и людям действовать, и именно на это, на само состояние духа обращать главное внимание. Вот этого, не побоюсь сказать, у нас всё меньше было в последнее время. У нас – у православных христиан, я имею в виду. А ведь это главное! И вот, я думаю, что и батюшка Серафим, и святой Симеон Богослов, и святитель Лука, они ведь говорят простыми словами об одном – что не надо нам смотреть на иные «народы земли». Бог им судья! Наше дело христианское – всем сердцем, всей душой и всем помышлением со слезами любви и благодарности непрестанно искать Бога и стараться быть причастником и исполнением Его любви к людям.
Господи, помоги!
Я понимаю, особенно ясно в дни своей болезни, как это важно. И с ужасом (действительно с ужасом!) понимаю, как я сам далеко отстою от этого главного в жизни. Но я понимаю также, что нельзя себя безконечно обманывать и думать, что христианская жизнь – это что-то «другое». Какие-то дела, обязанности, правильности, ответственности, компетенции, труды и т.д. Да, всё это нужно и необходимо, но без освящения Духом Святым, без приобщения Божественной любви и жизни – это всё просто безсмысленно.
Вот такие мысли посещали меня всё время лежания моего в больнице.
Но всё это, кстати, произошло не сразу. И здесь я хочу ещё несколько слов сказать о самой болезни. Опять же потому, что какие-то странные и глупые ходят до сих пор разговоры, что вроде как болезни такой и нет… И это просто чуть ли не форма ОРВИ и т.д.
Нет, дорогие мои! Ощущение сложилось устойчивое, что это именно трудная, затяжная, коварная и серьёзная болезнь, да ещё и носящая на себе какую-то демоническую, если честно, печать. Честное слово, не шучу! Вот настоящее попущение Божие. И в самые тяжкие моменты, в первые пару недель борьбы с этим тяжким недугом, знаете, что я заметил – что эта болезнь именно не только тело стремиться погубить, но и душу. То есть неимоверно тяжело даётся всякая молитва и моление и вообще вступление в общение с Богом. Просто неимоверно! Омертвение страшное (и это, кроме физических мучений) доставляет самую сильную муку, духовную и душевную. Тягостная тоска, пустота, отсутствие отрады, «воздуха» живого общения с Богом. Повторяешь через силу, буквально через силу в полубреду какие-то слова молитвы, но совершенно не чувствуешь и не понимаешь их смысл, а только держишься каким-то краем сознания за милость Божию… За надежду на покаяние и на то, что Бог не оставит ещё до конца. Страшно это по-настоящему и тяжело!
И вот именно что я почувствовал – это то, что через эту коронавирусную инфекцию на душу человека, несомненно, по попущению Божию, действуют инфернальные силы. Несколько было и явных таких моментов. Когда как будто спишь, но не спишь, а находишься в полубреду, и вот – даже через этот бред и именно что из болезни самой, из глубин её – выступают явно демонические силы и стараются как-то унизить, смутить, растоптать и окончательно отрешить душу от Бога. Поверьте, это было не один раз, и это требовало противостояния, и Бог всё-таки не оставлял. Но это – свойство болезни, и это надо знать.
Несомненно, это попускается для очищения от многих грехов, для приведения души в крайнее сокрушение и смирение! «Терпением вашим спасайте души ваши» – это и об этой напасти тоже. А то, что Господь зрит и посылает в своё время отраду и утешение необыкновенное, умилительное сверх всякой меры, – это тоже правда, и это истинно так!
В общем, первые несколько дней в больнице были такими – особенно мучительными не только в физическом, но и в духовном отношении. Но потом произошло нечто изумительное.
В крайней немощи (и прямо уже в физической, когда ходишь, шатаясь, и слабость неимоверная) вдруг стало являться какое-то крайнее умиление и любовь и благодарность всем за участие, за заботу, молитвы, а главное – какая-то неизреченная благодарность Богу за то, что Он не оставляет нас и даёт ещё нам высшую Свою жизнь и любовь!
Эти моменты явного и утешительного посещения Божия стали являться именно в крайней немощи и самым неожиданным образом. Например, я ночами почти совсем не мог спать. Томишься, маешься в душном коридоре, на размётанной постели, среди кашля и хрипа больных, среди шума непрестанно работающих кислородных концентраторов. И вот – просто не зная, как ещё выйти из этого мятежного и тяжкого состояния, – встаёшь и бредёшь кое-как по коридору в сторону пустынного ночного фойе. А там можно открыть настежь окно, высунуться немного наружу, чтобы подышать ночным воздухом и на город в огнях посмотреть. И в тихом редком движении машин, в беззвучном взлёте самолётов с аэропорта, в веянии хлада – во всём этом духом, чувством и милостью Божией вдруг осознать и почувствовать, как на самом деле величественен и прекрасен сотворённый Богом мир. И как Бог на самом деле любит всех нас и с какой неизреченной щедростью изливает на нас обилие Божественной Своей Благодати! Это всё чувствуешь ясно с какой-то просто потрясающей полнотой и начинаешь вдруг плакать светлыми и отрадными покаянными слезами от любви и благодарности к Богу и от осознания своего окаянства неизбывного, но и от того, что Господь всё равно не оставляет тебя и всех, а ждёт и любит… Какие же это изумительные мгновения, если бы вы только знали, и как же хочется их продлить безконечно!
И таких моментов, после первых, тяжёлых дней болезни и именно что в состоянии глубочайшей человеческой немощи, у меня совершалось всё больше и больше. И какие-то даже встречи происходили и разговоры изумительные в недрах этой ковидной больницы, но это отдельная тема, и я, может быть, потом ещё об этом скажу. Но главное – это вот эта сила Божия, совершающаяся в немощи, и я думаю, что это один из главных уроков болезни.

Главное, о чём я прошу сейчас у Господа, – не забыть об этом уроке (что не напора, не власти, не торжества и воздвижения каких-то грандиозных проектов и планов, а всецелого сердечного прибегания к Нему ожидает от нас Господь в первую очередь). И прошу о том, чтобы искать именно этого – благословения Божьего, совершающегося в любви, и стараться, насколько возможно, участвовать в этой любви всей своей жизнью.
Понимаю, как это трудно! Понимаю, что забвение неизбежно находит и будет ещё находить не раз. Но понимаю также, что никакой иной жизни и цели жизни у нас, православных христиан, нет, кроме как участия в любви Божественной ко всем нам – падшим и грешным, но и кающимся и хотящим спастись – немощным людям.

 

Священник Димитрий ШИШКИН