Эгейский Иерусалим

Римский император Домициан, воздвигнув большое гонение на христиан, схватил апостола Иоанна Богослова и, подвергнув жестоким пыткам, сослал на остров Патмос. Ночью, во сне, святому явился Сам Господь и, утешив его, сказал:
– Этот остров весьма в тебе нуждается.
За короткое время Иоанн Богослов обратил ко Христу почти всё население Патмоса. По его молитвам слепые прозревали, мёртвые воскресали, прокажён­ные очищались, бесы, вредившие людям, исчезали. Однажды святой апостол вместе со своим учеником Прохором уединился в пещеру. Здесь они провели десять дней. Иоанн ничего не вку­шал, а только молился (Прохор же ненадолго отлучился). И был к апостолу голос свыше: «Иоанн, Иоанн!» Тот отвечал: «Что повелеваешь, Господи?» Голос продолжал: «Потерпи ещё десять дней, и будет тебе Откровение великое». Апостол провёл без пищи ещё десять дней. И совершилось нечто необычное: Ангелы Божии сошли с Небес и возвестили ему некую тайну. Когда Прохор возвратился к апостолу, тот послал его за чернилами и пергаментом, а потом два дня говорил ему о бывшем ему Откровении, а тот записывал слова своего учителя.
Апокалипсис в таинственных образах показывает будущие судьбы Церкви Христовой и всего мира. Для чего это нужно? Вселенская Церковь находится в постоянной борьбе с врагами – как видимыми, так и невидимыми. Откровение передаёт впечатляющие картины этой брани, показывает неизбежность гибели всех и вся­ческих врагов Церкви, прославляет её верных чад, утешает и ободряет их.
Последняя книга Нового Завета сокровенна. «Темнота сей книги не препятствует удивляться ей, – пишет святитель Дионисий Александрийский. – И если я не всё в ней понимаю, то лишь по моей неспособности. Я не могу быть судией истин, в ней заключающихся, и измерить их скудостью моего ума; руководствуясь более верою, чем разумом, нахожу их только превосходящими моё понимание».
Мы, современные христиане, живём в те времена, когда многое из того, о чём гово­рит Апокалипсис, сбывается на наших глазах. Но апокалиптические символы неизмеримо глубже и таинственнее, ибо охватывают не только времена прошедшие или нынешние, но и будущие.
Один из афонских старцев сказал: «Сейчас, в наши дни, “Апокалипсис” можно читать как газету».

…В один из солнечных июньских дней наш самолёт приземлился в аэропорту острова Родос. Моих спутников-туристов интересовал только отдых, а мне хотелось побыстрее попасть на остров Патмос, в место духовных подвигов Иоанна Богослова. С гидом Федрой Маландри мы отправились в местное епархиальное управление. Нас принял архимандрит Паисиус, секретарь епархии (митрополит был в служебной командировке). Он позвонил на остров Патмос, в монастырь Иоанна Богослова, и попросил принять московского паломника. Кроме того, выписал безденежный билет на паром «Марина», который отправлялся в рейс через несколько часов, и пожелал мне успешного путешествия.
На причале, куда мы с Федрой прикатили на такси за каких-нибудь четверть часа, я увидел средних лет невысокого иеромонаха с густой волнистой бородой.
– Вы на Патмос? – спросил я у него.
– Конечно! – был ответ. – Куда же ещё ехать монаху?
Его звали отец Илия, он был грек и служил на Патмосе в одном из женских монастырей. Он несколько лет прожил в России, выполняя церковное послушание, и хорошо говорил по-русски.
Мы поднялись на паром, отец Илия переговорил с дежурным администратором, и нас поселили в одной каюте.
Паром вышел в открытое море и, обогнув восточную оконечность острова, взял курс на север. Я решил прогуляться по судну. Одни пассажиры проводили время на палубе, другие купались в бассейне, третьи отдыхали в просторном салоне. Очень многие играли в карты: молодёжь резалась в подкидного, а пожилые раскладывали пасьянс. Это меня очень удивило: греки, православные люди, неужели они не понимают, что это занятие не для христиан? Впрочем, в наши дни многому можно уже не удивляться.
        На остров Патмос мы прибыли в полночь. Утром я отправился в монастырь. Не прошёл и двухсот метров, как услышал русскую речь. Около киоска с сувенирами оживлённо разговаривали трое: глава семьи (ему было за сорок), загорелый, с заметным брюшком, в модных шортах, очень коротко подстриженный; его жена, ещё более упитанная, знающая цену не только своему мужу, но и себе; их дочка лет пятнадцати, очень довольная путешествием, которое сулило ей множество удовольствий.
        – Рад вас приветствовать на острове Патмос! – сказал я, подойдя к ним. – В Москве я никогда бы вас не встретил, а здесь – в первые же минуты.
        – На то он и Патмос! – отозвался глава семьи.
        – Я приглашаю вас в гости к Иоанну Богослову, – продолжал я.
        – Он кто – бизнесмен, политик или звезда эстрады?
        – Ни первое, ни второе, ни третье – он угодник Божий.
        – Мы с такими не дружим.
        – Вы с какой целью прибыли на Патмос?
        – Поглазеть. Это лучшее занятие для белого человека.
        – Отчего вы выбрали Патмос? Есть острова и поэкзотичнее.
        – На других мы уже были.
        – Патмос – последний?
        – Почти… А ещё мы любим вот такие заведения. – Мужчина показал на вывеску фешенебельного ресторана. С этими словами глава семьи, а за ним жена и дочка переступили порог привлекательного заведения.
        Вскоре я прибыл к монастырю. У него серые, мощные, высокие стены – в ширину ему расти было некуда, и он рос ввысь. Со всех сторон его окружили белые симпатичные домики – так пастыря окружают овцы.
Монастырь основал святой Хосиос Христодулос в одиннадцатом веке. «Моё горячее желание было, – говорил он, – поселиться на этом безлюдном островке на краю земли, где царит спокойствие и куда не пристают корабли». Нетленные мощи святого Христодулоса покоятся в часовне, посвящённой его имени (она находится в стенах обители).
Дворик размером с пятачок, наверное, самый маленький из всех, какие мне довелось видеть в обителях за всю многолетнюю паломническую жизнь. Слева – храм во имя святого Иоанна Богослова. Справа – иконная и книжная лавка. Если пройти дальше, то попадёшь в большой музей, он занимает два этажа.
Меня встретил иеродиакон Симеон – ему было поручено опекать меня во время пребывания в монастыре. Он рассказал о жизни братии (она немалая – тридцать пять человек). У каждого монаха своё послушание – в библиотеке, трапезной, канцелярии; несколько монахов обслуживают паломников, которые прибывают сюда со всех концов света.
        Во второй половине дня отец Симеон познакомил меня со святынями. Их в обители много – честные и цельбоносные главы апостолов Фомы и Филиппа, а также священномученика Антипы, епископа Пергамского. С большим благоговением я приложился к наручникам Иоанна Богослова.
В три часа началось ночное богослужение. Я остановился посреди храма, чтобы удобно было молиться и класть поклоны, но иеромонах, совершавший каждение, показал мне, что нужно отойти в сторону, к стене, в одну из стасидий, предназначенных для братии, тут можно и сидеть, и стоять.
В храме царил полумрак, мерцали лампады да ещё были освещены богослужебные книги на плоских аналоях. Монахи читали канон нараспев – то по очереди, то оба вместе, по одной книге, – получалось необыкновенно красиво. Голоса у них были сочные, свежие, акустика в храме идеальная. Я наслаждался службой, это было настоящее духовное пиршество.
Хора как такового не было. Его заменял то один, то другой монах. «Символ веры» прочитал седой старец – медленно, с паузами, вникая в смысл каждого слова. Он читал так, как будто отчитывался перед Господом за всю свою прожитую жизнь.
        – Где пещера Апокалипсиса? – спросил я у отца Симеона, когда мы вышли на улицу.
        – Она чуть ниже, на склоне горы, – ответил он. – Туда лучше пойти прямо сейчас.
        Я так и сделал. В пещере, а точнее в преддверии к ней, меня встретил иеромонах Евфимий, у него умное скуластое лицо, густые брови, добрые лучистые глаза и белоснежная, почти до пояса, борода. Мы троекратно, по-христиански, облобызались, он движением руки показал, куда мне нужно идти. Вниз, в пещеру, ведёт крутая лестница с высокими ступенями – один пролёт, другой, третий. Широкие, открытые настежь двери, над ними надпись: «Это место, производящее неизгладимое впечатление, не что иное, как дом Бога; это – дверь на Небеса». Я осенил себя крестным знамением и с волнением, известным только верующим, вошёл в храм с двумя небольшими иконостасами и двумя алтарями.
Знакомый запах ладана, который курился здесь не так давно, мерцание свечей, старинные иконы, благоговейные паломники. Но всё это я заметил потом. А первое впечатление... Переступив порог пещеры, я оказался... на небе, в райских обителях, в неземных чертогах, где курится душистый благовонный фимиам и звучат дивные хоры светлооких ангелов. Моя душа пела и ликовала. Такого со мной ещё никогда не бывало ни в одном храме, ни в одном монастыре. Приложившись к иконе святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова и поставив перед ней свечку, я прошёл вглубь пещеры. Левый придел – просторный, с окном, выходящим на склон горы, а правый – строгая пещера. Низкий свод – если протянуть руку, можно коснуться серой шершавой скалы; стена с небольшим плавным изгибом; почти ровный, с небольшими трещинами пол – всё осталось таким, каким было девятнадцать веков назад.
Вот место, где стоял Иоанн в тот страшный и грозный день, когда...  Моё слабое и неверное перо не в состоянии описать того, что происходило с Тайнозрителем. Будет лучше, если он сам расскажет об этом.
Я был в духе в день воскресный и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию. Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос Его, как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый (Откр. 1, 10–17).
Большая – почти во всю высоту пещеры – икона справа от Царских врат изображает именно это событие. Святой апостол лежит у ног Спасителя, не в силах подняться и обрести дар речи...
И Он положил на меня десницу Свою, и сказал мне: не бойся; Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти. Итак, напиши, что ты видел и что есть, и что будет после сего (Откр. 1, 17–19).
В этот момент монолитная скала над головой Иоанна с большим шумом раскололась на три части. Если поднять голову и посмотреть вверх, то можно их увидеть и даже потрогать. Они похожи на три пальца, которые мы складываем вместе, чтобы осенить себя крестным знамением и прославить Господа Вседержителя, Отца и Сына и Святого Духа, Творца Неба и земли, видимого и невидимого мира, – вспомним Троическое явление Господа в момент крещения Иисуса Христа на Иордане.
Потрясенный и просветлённый, Тайнозритель встал на ноги, чтобы слушать Господа и чтобы потом в утешение нам, верующим людям, написать Апокалипсис, книгу, которая поражает и удивляет, призывает к покаянию и трезвению, приводит в восхищение и ужас, заставляет трепетать от восторга и всегда помнить о нашем последнем земном рубеже.
Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, – продолжал Спаситель, – и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей (Откр. 1, 20).
А вот место, где стоял Прохор и записывал то, что говорил его учитель, тут было пологое углубление, и он стоял как бы за аналоем.
– Что это такое? – спросил я у гида, показав на небольшую круглую впадину в скале, обрамлённую нимбом под цвет камня. Над нимбом был изображён головной убор священнослужителя (эта впадина находилась внизу, у самых ног, и была обнесена аккуратной загородочкой).
– Здесь, положив голову в углубление, спал святой Иоанн, – ответил грек.
– А это? – продолжал я, указав на совсем маленькую выемку в скале, гораздо выше первой, уже за пределами загородки (она тоже была с нимбом).
– Святой Иоанн Богослов клал в это углубление ладонь, поднимаясь со своего ложа, ведь он был в весьма преклонных летах, – пояснил гид.
Группы паломников (датчане и шведы, немцы и англичане, греки и испанцы) входили в пещеру и уходили, некоторые садились на лавки и слушали рассказ об острове, о монастыре и, конечно, об Апокалипсисе.
Прошло довольно много времени, пещера опустела, потом вошла пожилая супружеская пара. Я понял, что это греки. Они помолились, а затем сели рядом со мной.
Я сделал три земных поклона, а потом, кратко помолившись, приложился к иконе Иоанна Богослова.
– Вы русский? – спросил мужчина, когда я снова сел на лавку.
– Да, – ответил я, нисколько не удивившись вопросу. – А как вы догадались, что я русский?
– Русского видно за сто километров, – улыбнувшись, сказал мужчина. – В России любят Иоанна Богослова?
– Очень. У нас много и храмов, и монастырей, посвящённых ему. И святых источников немало.
– Как хорошо! – воскликнул мой собеседник. – Пусть русские почаще приезжают на Патмос.
– Эту дорогу мы уже проторили... – сказал я, посмотрев на соседа. – А вы как часто приходите сюда?
– Два-три раза в неделю, – охотно откликнулся мужчина. – Мы с супругой живём в центре города. Доехать сюда на машине – считаные минуты. Когда входишь в эту пещеру, то оказываешься как бы на небесах. Узнав Царствие Небесное, уже ничего другого не захочешь. На земле нам осталось пожить совсем немного… Скоро будем переезжать... в новый чертог... Но к этому надо готовиться. Пещера Апокалипсиса – самое лучшее место для подготовки.
Мужчина замолчал, опустив голову. Прошло несколько минут, он поднял голову, вдруг снова улыбнувшись, спросил:
– Вы, наверное, объехали уже все греческие острова?
– Все греческие острова никогда не объедешь, – сказал я, – так их много. В прошлые мои визиты в Грецию я действительно побывал на нескольких островах, где есть великие православные святыни. А в этот раз меня интересовал только Патмос.
– Понимаю, – кивнул мужчина.
– Я похож на купца, который ищет хороших жемчужин. Остров Патмос – моя самая драгоценная жемчужина. Я увезу её с собой в Москву.
– Иоанн Богослов дарит её всем, кто побывал в его пещере, – задумчиво сказал мой собеседник. – Ну вот, кажется, пора нам и закругляться – пещеру закрывают, – добавил он, вставая.
Я ещё раз приложился к иконе Иоанна Богослова, поблагодарил его за доставленную духовную радость и вместе с моими новыми знакомыми поднялся наверх.
Патмос, маленький островок в Эгейском море, верующие называют Эгейским Иерусалимом. Поток паломников сюда не иссякает никогда. Особенно много христиан было в 1995 году – отмечалась юбилейная дата: 1900 лет со дня написания Апокалипсиса.
        Я покидал Патмос ночью. Остров был залит огнями. Ослепительный причал, гавань с многочисленными катерами и яхтами с сигнальными огнями на мачтах, улочки с нежно-бирюзовыми витринами магазинов, овал набережной – ночной пожар полыхал всеми цветами радуги, играя миллионами искр в тёмной прибрежной воде. Над островом возвышались зубчатые стены монастыря. Он был освещён прожекторами и походил на тот Град, который увидел евангельский Тайнозритель, – новый, сходящий от Бога с неба, приготов­ленный как невеста, украшенная для мужа своего... Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопраз, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист… Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет... И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни (Откр. 21, 2, 18–20, 25, 27).

Николай Петрович Кокухин
Остров Патмос – Москва