...Молиться Богу никакое правительство помешать не может. Досадно, что кто-то там миллионы ворует? Что вам до того? Сами не воруйте, только и всего. И спите спокойно.
НАХОДЯСЬ В ВЫНУЖДЕННОЙ ИЗОЛЯЦИИ, не имея выхода из дома, вспомнил своего первого редактора Николая Петровича. Мне шестнадцать лет, я литсотрудник районной газеты «Социалистическая деревня». А более прожорливых существ, чем газета, я не видывал. Ей всё дай-дай-дай, всё мало. Информации, отклики на решения партии, прославления тружеников колхозных полей, работников лесной промышленности. А не даёшь текстов – сам ложись в полосу. С текстами плохо. Писем от рабочих и колхозников ноль. Пишем за них. Чего-то стараемся выспросить по телефону. Редактор безжалостен, бракует написанное, гонит нас, как тогда выражались, «на места». В колхозы. На лесопункты. На сплавучастки.
– А то у вас все материалы по одной формуле: два пи, четыре эс. Пол, потолок, четыре стены. Идите в жизнь!
И вот, спустя шестьдесят два года, сижу в этих самых два пи, четыре эс. Никуда не выйдешь: полицейские патрули, штрафы, я за чертой благонадёжности, старик. Социальная карта отключена. Как законопослушный гражданин, я понимаю, что государство борется за жизнь своих граждан, но, как мыслящий тростник, страдаю. Эти угрюмые стены соседних зданий, так мало из-за них видно неба, так на мало, и то не каждый день, приходит с утра солнце, и ещё короче перед закатом.
Главное страдание – нехождение в Церковь. Годы и годы еженедельно причащался – и вот. Но что делать: Святейший рекомендует (просит, увещевает, благословляет) встречать Христово Воскресение дома. Кто из знакомых мне звонит, стараюсь ободрять:
– А как же при большевиках и коммунистах? Молились, верили. Два, чуть не три поколения выросли не просто при закрытых храмах, а при разрушенных. Священники расстреляны или в тюрьмах, ссылках. И ничего, веру сохранили. А когда все храмы открывались, в восьмидесятых, в девяностых, то почему так: вначале хлынули, а лет через 15-20 отхлынули?
Не Господь нас наказал этим вирусом, сами. Так нам и надо. Чего не хватало? Болтовни о том, что правительство плохое? Доболтались до его смены. Что? Лучше стало?
Молиться Богу никакое правительство помешать не может. Досадно, что кто-то там миллионы ворует? Что вам до того? Сами не воруйте, только и всего. И спите спокойно.
Слушал сейчас митрополита Псковского Тихона. Война, говорит он, третья мировая. Да, война. Уже жертвы. И каждый, говорит владыка, солдат на этой войне. Что не воевать: сиди дома, Богу молись, книжки читай, письма пиши. Ни тебе собраний, ни встреч, театры, всякие увеселения, слава Богу, закрыты. Милое дело. Жене делать нечего, у плиты стоит. Всё постное готовит. Но в мои годы только такое и радует.
Богу молимся, акафисты читаем.
«ОНИ ПРОСТИМУЛИРОВАНЫ». Меня нынче в поездке крепко прихватило. Но со мною были жена и дочь, они спасли. Уже с утра на «скорой» доставили в город, там под уколы, капельницы, всякое питьё, таблетки всякие. Ожил и живу.
Но что хочу рассказать, заранее предупредив, что больница эта очень хорошая, врачи и сёстры внимательны, красивы, деликатны.
Мне показалось, что отношение ко мне в больнице что-то уж очень внимательное. Потом ещё одного страдальца привезли: сердце, упал на улице, но и около него хлопотали усердно. Медсёстры и врачи измеряли давление, температуру, меняли ёмкости в капельнице, давали пить растворы, горькие и солёные. Выслушивали, выспрашивали. То есть лечение шло кавалерийскими темпами.
Дочка сидела рядом, жена в коридоре читала акафисты православным целителям. Я сказал дочке, что изумлён таким отношением.
– Папа, не волнуйся, они все простимулированы, – успокоила она.
То есть в переводе на обычный язык они вознаграждены за усердие. Но повторяю и усиливаю то, что уверен: их отношение не изменилось бы в сторону небрежения, если б не было «стимулирования». Сосед по палате явно был не из новых русских. Просто радость, что в этой больнице оказались хорошие, порядочные люди.
Через шесть часов я встал на ноги.
Но словечко дочери мне понравилось. И я его применил к нашим законодателям. Вот надвигается на несчастный народ новый закон. Очень непопулярный, прямо вредный для людей, против него выступают многие (против ИНН, например, возраста выхода на пенсию, электронных паспортов, а до этого антиприродный, антироссийский Лесной кодекс, озаривший страну пожарами…). В Думе звучат страстные противительные речи против принятия закона, мы успокаиваемся, ещё бы: нас защищают.
Наступает день и час голосования. И… закон принимается. Как? Почему? А потому, что голосуют «простимулированные».
«НЕДОБИТКУ» НЕ УГОДИШЬ. Много раз сталкивался я с непониманием. И вот опять. На РНЛ поставлена моя статья «Опричники Ватикана» о иезуитах. Сразу окрик: как можно! Опричники – слуги Грозного царя! Защитники России! А тут Ватикан! Вот он, наш писатель. А ещё православным называется!
Да, и называюсь, и являюсь православным. Но если непонятно, что здесь опричники подчёркивают усиление угрозы от ватиканских происков, что могу сделать? Я взял качества опричной верности престолу, но употребил для привлечения внимания к слугам Ватикана. В России они верны ц а р с к о м у престолу, а в Риме – папскому. Папскому, не царскому. Непонятно?
Какая озлобленность в интернете, грубость. Крики хуже, чем на уличном митинге. Меня как автора одёргивают по-хамски, обзывают всячески. Да я-то ладно, неоклеветанные не спасутся, так что хай клевещут, спасибо большое за спасение. Печаль в том, что уровень общения на новом уровне общения не в газете, не в журнале, а в электронном пространстве доходит до оскорблений, скатывается до скандалов. Кому такое нужно? Правильно, врагу нашего спасения.
Нельзя нам опускаться до низкого стиля разговоров. И есть с кого брать пример. В России есть спокойная величина настоящих людей, которые не орут, не выставляют себя, а дело делают. За которыми будущее. На РНЛ серьёзнейшие авторитетные авторы, за Россию болеющие. Читайте Величко, Катасонова, Сошенко, Платонова, Расторгуева, Шкляева, других. Учитесь культуре доказательных доводов, читайте наших священнослужителей. Одного отца Александра Шаргунова хватит для просвещения сотен людей.
ОТЦЫ И ДЕТИ. С писательской юности знал одного писателя, сверстника. Моторный был парень. Хвалился тем, что считал государство дойной коровой, жил за казённый счёт. Кончил школу, пошёл в университет. Там стипендия, общежитие. Далее аспирантура, общежитие аспирантское и стипендия аспирантская. Не защитился, ибо к этому времени связался с кино, писал заявки, получал под них авансы. Пошёл на высшие сценарные курсы, тоже стипендия. То есть это уже лет пятнадцать после школы у него так фруктово провернулось. До 90-х. Ещё надо добавить, что диссидент он был ещё тот, читал стихи и прозу только типа бродских и довлатовых, писал под них. Всем был недоволен. «Свободы творчества нет, везде коммуняки».
Тем временем подрастал у него сын. Воспитанный соответственно. И заучивший уроки папаши, как, нигде не работая, получать за это деньги. Он так же захотел. Всякие ЕГЭ в школе перевалил. Пошли дальше бакалавриаты, магистратуры. На бюджетные места вытянуть не сумел, тянул с родителей, но за это злился на них: как это так, они позволили разрушить такую систему, при которой хорошо жили тунеядцы. Оглянулся вокруг, сообразил, что и сейчас есть упакованно живущие. Только они называются успешными. И пошёл сынок в подлецы.
ИЗМЫЗГАННОЕ СЛОВО «общественность». Общественное питание, общепит? Ужас. А забегаловка что? Обжираловка «Макдоналдса»? Общага понятно, в ней общежитие, живут сообща. Общак – тоже понятно, его делят. А как вспоминаешь эти всякие общества любителей гончих псов, общества спасения на водах, любителей фиалок, певчих птиц, нет им числа. Вроде как без общества книголюбов и книгу бы никто не любил. Все эти общества в сумме, как можно думать, составляют общественность. Которая якобы что-то решает и от которой якобы что-то зависит.
Ничего она не решает. Ничего от неё не зависит. Поорать может. И только. Массовка в кино, та хотя бы что-то изображает.
Вот и творческий Союз писателей низвели в юридическом отношении до положения общества нумизматов, филателистов или там каких-то кошатников. Тоже всё общества. Этим писателей, конечно, унизив.
Здесь, думаю, происходит не от непонимания роли Слова в России, самой до сих пор читающей стране, а от нелюбви к нему. Слово и совесть – синонимы. Совесть сейчас не нужна ни властям, ни ворью – отродью демократии. И хорошие писатели, которые обязаны стоять на защите униженных и оскорблённых, подвергаются дискриминации. Даже такой профессии – писатель – нет в регламенте о профессиях. Положим, это разумно, ибо сказать о себе: «Я – писатель» мало кто решится, это же очень самонадеянно.
Писатель – Пушкин, мы – члены Союза писателей. Но нас, других, нет. Именно мы обострённо воспринимаем происходящее в России. Политики, дипломаты, экономисты – народ головной, мы же болеем сердцами, страдаем душами, народ тянется именно к нам. Наших читателей среди митинговых крикунов нет.
Когда за что-то берётся общественность – пиши пропало. Общественность сродни населению. А население умные демократы считают быдлом. Как не считать, живёт оно желудком и развлекухой. Оно-то как раз не читает, его пасут, как скотину, у телеэкрана.
А народа у нас всё меньше.
Владимир Николаевич
КРУПИН