После воскресной литургии в самарском храме во имя великомученика Георгия Победоносца настоятель протоиерей Георгий Козин сказал мне:– У нас в городе живёт офицер запаса, в жизни которого произошла удивительная история. В истинность этой истории я полностью верю. Хотите с ним встретиться?
Вскоре такая встреча состоялась. Вот что рассказал подполковник запаса Игорь Борисович Акимов в присутствии своего духовного отца священника Георгия Козина:
– Барнаульское высшее военное авиационное училище лётчиков я заканчивал с Сашей Поповым. Мой друг стал летать на бомбардировщике Су-25. Однажды в полёте отказал один из двигателей, вышла из строя гидросистема. О ЧП лётчик доложил руководителю полёта. В ответ услышал: «Катапультируйся!».
Капитан Попов отвёл самолёт от населённого пункта и покинул, как говорят лётчики, «кабинет», то есть – кабину.
Как правило, лётчику при катапультировании обеспечена травма позвоночника (компрессионный сдвиг). Его отстраняют от полётов примерно на год с соответствующими процедурами в госпитале. Затем он проходит врачебно-лечебную комиссию и в большинстве случаев продолжает полёты.
Капитану Попову командование части предложило на предстоящий год два варианты службы: стать офицером боевого управления или авианаводчиком. Мой друг выбрал второй вариант и вскоре получил направление в состав боевых подразделений на Кавказ. Шёл 1999 год, в Чечне в самом разгаре была война с бандитами.
Но прежде чем отправиться на войну, капитану Попову разрешили съездить домой к матери. А мама сразу повела его, немного оробевшего, в церковь. Священнику объяснила: «Сына отправляют на войну. Хочет исповедаться и причаститься». После принятия Святых Христовых Тайн священник спросил:
– А нательный крестик у вас есть?
– Нет. А что, без него на войне нельзя?
– Не только на войне нельзя, но и шагу нельзя сделать без креста – орудия нашего спасения…
В церковной лавке они с мамой выбрали серебряный крестик, и офицер сразу надел его.
И вот – Чечня. Боевой лётчик становится авианаводчиком. Здесь важно отметить следующее. Авианаводчик – это элита, «белая кость» спецназа, избранный из избранных, профессионал. В боевой обстановке его охраняет, прикрывает или защищает взвод или даже рота спецназа.
…Под покровом темноты группа подошла к подножию горы. На её вершину отправился один авианаводчик капитан Попов. Когда рассвело, он с помощью компактного метеорологического прибора и визуально по схеме метеорологической дальности видимости ориентиров провёл измерения и наблюдения, пометил изменения погоды в журнале своего камуфлированного планшета. А вскоре борт – боевой вертолёт – вышел на связь.
Попов, поприветствовав экипаж, быстро доложил командиру «Стрижа» необходимые метеорологические условия по району применения авиации: облачность в баллах, нижнюю границу облаков, горизонтальную видимость в горах и на перевалах, ветер, давление и температуру.
– «Стриж», я – «Сокол», даю целеуказание…
Вертолёт, войдя в пикирование, точно отработал по цели и ушёл «левой коробочкой» на разворот. Снайперский второй заход не оставил бандитам никаких шансов.
Но в этот момент по вершине горы бандиты открыли огонь из миномётов. Они уже поняли, кто наводит вертолёты на цель.
– Взрыв мины пришёлся рядом с моей позицией, – вспоминал потом Александр Попов. – Вспышка, удар в грудь, темнота… А потом я увидел собственное тело… С удивлением стал рассматривать его. Из раны на груди хлестала алая кровь. Этой крови на зелёной траве становилось всё больше. Но это меня почему-то не взволновало – ведь я чувствовал себя вполне комфортно. Неприятно же удивило то, что серебряный крестик на груди был повреждён. Осколок срезал одну из перекладинок крестика.
Я попытался для себя объяснить состояние, в котором оказался. Вижу, что ветви кустов колышутся от ветра, но самого ветра не чувствую. Не чувствую температуры воздуха. Не ощущаю запаха пороха, а дым не режет глаза. В пространстве же перемещаюсь легко. Делаю осторожный вывод: это мне снится такой сон!
Но сон не очень приятный. Вижу, что бандиты прорвали цепь десантников у северной стороны горы, началась яростная схватка. В это время недалеко от моего тела по бандитам вёл прицельный огонь молодой солдат. И тут вижу, словно в сильно замедленной съёмке, как к нему приближается пуля. Попадает в горло. А вот за ней летит вторая пуля – в грудь солдату. Третья пуля – в лоб. Десантник падает навзничь. Фонтаном бьёт кровь.
Ко мне, точнее – к моему лежащему телу, подбегают сразу несколько бандитов. Останавливаются. Переворачивают меня на спину. Они понимают, что я авианаводчик. Один говорит по-русски: «Давай голову отрежем» и достаёт нож. Второй медлит, оглядывается по сторонам. В это время издалека доносится звук моторов боевых машин десанта – наши спешат на подмогу. Бандит прячет нож и оба быстро скатываются вниз.
Опять гремит яростный бой. Затем всё стихает. Банда уничтожена, и на полянку, где лежит моё тело и тело молодого солдата, приходят с носилками военные санитары. Всё это время я нахожусь в «подвешенном состоянии» – перемещаюсь над землёй, парю над кустарником, прохожу рядом с макушками деревьев. Какой всё-таки необычный сон!
Всех раненых и убитых, в том числе и моё тело, грузят на машину и отправляют в район дислокации наших войск. Мне машина не нужна – перемещаюсь по воздуху вслед за грузовиком. С жалостью наблюдаю за своим телом, которое лежит среди окровавленных трупов солдат.
Потом снова перегрузка – военные фельдшера сортируют тела, убитых снова грузят и везут к вагону-рефрижератору. Здесь, на площадке, тела запаковывают в чёрные поли-этиленовые пакеты и забрасывают в вагон. Дошла очередь и до моего тела. И хотя это сон, мне хочется, чтобы обращались со мной, то есть с моим телом, бережнее, но они не слышат.
Моё тело забрасывают в вагон. Оно в окружении трупов. Трупы под моим телом, трупы сверху моего тела и вокруг меня. Это неприятно, но выбора нет. Пытаюсь отвлечься – слушаю разговоры солдат погрузочной команды. Они говорят о девчонках, о новостях из дома, о своих строгих командирах – до мёртвых им нет дела.
Вагон-рефрижератор подсоединяют к товарному составу. Поезд трогается. В вагоне включается холодильная установка, и вскоре температура опускается до минус четырёх градусов. Я понимаю, что это делается для того, чтобы сохранить трупы от разложения.
До Ростова-на-Дону наш вагон с мёртвыми солдатами добирался 18 часов. Всё это время я находился в темноте вместе с бойцами. Тогда я не знал молитв, я просто сильно скорбел об этих молодых ребятах. Понимал, что для них уже всё кончено.
Но что-то долго продолжается мой сон, пора бы проснуться, но это не в моей воле…
Наконец, вагон останавливается. Звучат команды, двери рефрижератора открываются, начинается разгрузка закоченевших трупов. Многие из тех солдат, что прибыли в вагоне-рефрижераторе, были без единого документа.
Необходимо пояснить: в разгар чеченской войны многие погибшие доставлялись в пункт приёма и опознания без документов, а часто и без сопровождающих. Обычно военные билеты у них изымались перед отправкой, а взамен документа клали в карман, совали в сапог или ещё куда-то расписку с данными.
Такой расписки у меня не было. Я видел, что перед анатомированием каждого погибшего раздевали, бросая окровавленную одежду в общую кучу. Вот уже полетел в эту кучу и мой камуфляж. А к руке шустрый санитар привязал бирку из клеёнки с надписью: «Безымянный». Ещё 3-4 секунды – и меня вслед за другими отправят в морг. Меня охватывает ужас, и в это мгновение из моего тела исходит долгий протяжный стон…
– Да он живой, – удивлённо говорит санитар.
– И не только живой, но и не сильно обмороженный, – добавляет другой санитар, наклонившись над моим телом.
Разгрузка трупов приостанавливается. Все сбегаются посмотреть на ожившего мертвеца. Моё тело суетливо кладут на носилки и уносят в госпиталь. В реанимационном отделении, куда меня занесли, слышу такой разговор:
– Ну кольни ему что-нибудь, – говорит один из врачей своему помощнику. И я понимаю, что они не верят в возможность моего спасения. Скорее, они думают о себе, чтобы не отвечать, в случае чего, за неоказанную медицинскую помощь. Их опыт самосохранения, самостраховки спасает жизнь и мне. Мне делают укол. Врачи уходят.
А нас по-прежнему двое: я – никем не видимый, мыслящий, а значит, живой. И другой я – без чувств лежащий на кушетке под белой простынёй. Понимаю: мой сон продолжается…
Через сутки они пришли. Один из врачей бросает на меня мимолётный взгляд. Я вижу на его лице удивление. Он наклоняется ко мне, внимательно смотрит… В это мгновение меня ослепляет тьма, и я чувствую сильнейшую боль.
В ходе активных мероприятий по восстановлению гомеостаза капитан Попов несколько раз терял сознание. И только лёгкие удары женских ладошек по щекам окончательно привели в себя. Он открыл глаза, удивлённо посмотрел на медсестру и понял, что страшный сон закончился.
Когда Александр Попов окончательно пришёл в себя, он стал рассказывать о том, как, находясь в состоянии клинической смерти, видел бой, летящие пули, как слышал разговоры бандитов, санитаров, врачей, видел, как бросали чёрные пакеты с телами погибших солдат, как ехал в вагоне-рефрижераторе. Но тему «Моя душа вышла из тела» ему не дали развить. Один из докторов предупредил:
– Воздержись-ка от этих рассказов. Тебя никто не понимает. Можешь оказаться в психушке – на долгие годы.
Через три месяца его выписали из госпиталя. С собой он взял на память только ту клеенчатую бирку со словом «Безымянный».
Боевого лётчика Александра Васильевича Попова медкомиссия признала к лётной работе непригодным. Ему предложили должность, не связанную с полётами. Он отказался. Написал рапорт на увольнение. Вскоре был уволен из рядов Вооружённых Сил. Чуть позже капитана запаса Попова наградили медалью «За отвагу», которую затем, по благословению священника, он перелил в нательный крестик.
Он стал читать духовную православную литературу. Часто исповедовался и причащался. Много молился.
– Вот такая история произошла с моим другом, – закончил рассказ Игорь Борисович. – А тогда, помню, он мне сказал: «Давай прежде выпьем по рюмке – ты расслабишься, и тебе будет легче поверить в то, что со мной случилось».
Дальнейшая судьба капитана запаса Александра Васильевича Попова неизвестна. Сначала он поехал на Север, потом – в Барнаул. А 15 лет назад уехал в глухое село – от городской суеты. Те, кто его знал, рассказали, что стал он глубоко верующим.
Олег Иванович БЕДУЛА,
полковник запаса