Архив:
…Пули свистели над головой, рядом рвались снаряды. Молодой сержант сидел в окопе, держа двумя руками голову.
– Контузило? – крикнула Полина в ухо парню, но увидев немигающий взгляд, поползла дальше по окопу. Вокруг всё горело и дымилось, небо было окрашено в чёрный цвет смрада и гари. Обугленная земля разрывалась от взрывов и летела комьями грязи в воздух, наполняя его невообразимым гулом. Полина достала из своей котомки ножницы и тряпки и, как умела, перевязала изрешеченного осколками капитана, перенесла его в траншею.
– Повреждение на линии связи! – только и успел сказать связист.
Полина ползла вдоль проложенного по земле кабеля, отыскивая место обрыва. Рядом разорвался снаряд. Будто обожгло левое плечо. Она соединила зубами концы провода. От боли хотелось плакать, но слёз не было. Она ползла дальше по проводу. Вот ещё один обрыв. От напряжения и боли не слушались руки. Соединила концы провода. Неожиданно всё стихло, наступила тишина. И в этой недоброй тишине ей казалось, что вокруг нет ни одного живого существа. Она попыталась встать, но ноги не слушались. Она лежала и смотрела на плывущее облако гари, на небо, откуда минуту назад безпощадно сыпались на землю снаряды, небо, которое убивало и дарило свет. Одно и то же небо – и ад, и рай.
…В углу избы на коленях перед иконой стояла женщина, её губы тихо шептали молитву. Женщина оглянулась.
– Мама! – крикнула Полина.
Острый резкий бьющий в нос запах пробудил её ото сна. Она лежала в блиндаже, на столике горел фонарь. Возле неё сидел старенький доктор.
Ей хотелось сказать, что она больше не может, что она устала от этой страшной войны, что нет сил. Но она молча уткнулась носом в его халат, весь перепачканный пятнами крови, и заплакала.
– Выпей, – доктор протянул ей железную кружку со спиртом. – У нас нет другого выхода, поправляйся, – сказал он усталым, но твёрдым голосом.
И снова война, радиограммы, передача донесений, распоряжений, приказов, команд…
Война закончилась. Полина Ильинична Храмова вернулась в свою деревню Изюминка с мужем Александром. Анна, мать Полины, приняла их в дом. Светлым лучиком счастья было рождение дочки Зины. Белокурая хохотушка бегала по избе, разнося повсюду радость. Божье дитя прожило недолго, беда пришла неожиданно.
Полина держала руку на горячем лбу малышки. Зинушка едва дышала и только кротко смотрела своими голубыми глазками на мать. Малышка умерла у Полины на руках. А Полина всё ходила с ней по комнате и качала её на руках, качала и пела ей песни.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
После похорон Полина открыла свою военную фляжку со спиртом. Больше трезвой её не видел никто.
Она ходила по деревне, выпрашивая стакан водки или самогона. Пили они вместе с мужем Сашкой. Старенькая мать, баба Аня, заболела, слегла и больше не вставала. Они за ней почти не ухаживали. Она могла только безпомощно наблюдать попойки зятя и дочери. Бывало, по три дня оставалась без еды.
…Старая Анна лежала и смотрела на Распятие. На кухне раздался звон упавших пустых бутылок, послышалась брань. За окном скрипела незакрытая калитка. Где-то в соседнем дворе залаяла собака. Наконец, ночь угомонила её пьяную дочь с мужем. В углу тихим ровным светом горела лампадка. Рядом у изголовья была приклеена бумажная икона святой великомученицы Варвары. Губы шептали молитву. Анна помнила её наизусть: «Варвару святую почтим: вражия бо сети сокруши и, яко птица, избавися от них помощию и оружием Креста, всечестная».
Утром Аннушка самостоятельно встала, помылась и оделась во всё чистое. Потом снова легла и тихо умерла.
Справили поминки. Жизнь продолжалась. Только лампада в красном углу не горела перед иконой. Полина не могла смотреть на икону, всегда отводила глаза. Глаза у Матери Божией на иконе были написаны как живые: большие, красивые, как спелые вишни у них в саду, и взгляд добрый, ласковый. Так в последнее время смотрела на Полину её мать, Аннушка, когда была жива. Без осуждения и упрёка.
Иногда Полина ночью просыпалась, и ей снилась война, разорванные провода. Она должна успеть соединить провода и успеть передать что-то важное. Что-то очень важное.
– Водки в доме нет, вставай! – Сашка грубо тормошил её за плечо. У него тряслись руки, как в лихорадке. Он взял с серванта склянку одеколона и допил остатки на донышке.
Она нашарила ногой под кроватью валенки. Из-под кровати покатились пустые бутылки.
Полина прямо на ночную рубашку надела тулуп, на босую ногу – валенки и вышла из дома. Шёл снег. В своей деревне её все знали и продавали самогон. Но безплатно в этот раз никто не хотел давать, несмотря ни на какие уговоры. Обещаниям опустившейся женщины никто уже не верил. Она решила идти в соседнее село.
Как уж Бог только знает, раздобыла она выпивку. И половину тут же отглотнула. Держа замёрзшими руками драгоценную бутыль с самогоном, направилась в обратный путь. Мороз к вечеру стал крепчать. Поднялась метель. Ветер сгибал к земле немощное тело, словно тонкое деревце. Ноги ослабли, и она упала прямо в снег. Как ни пыталась встать, ноги её не слушались. На небе перемигивались звёзды. Ей стало казаться, что звёзды стали спускаться всё ниже и ниже к земле. И до них вот уже можно дотянуться рукой. А так хочется спать. По телу прошёл леденящий ужас. Она поняла, что это смерть. Замёрзнуть тут, в безлюдном поле, она не хотела. И впервые за эти годы протрезвела так, что в отчаянии изо всех сил крикнула: «Матерь Божия, помоги! Если я выживу, в рот не возьму ни капли спиртного!»
Она добралась до дома под утро, когда светало. Доползла. Вползла в избу, рухнула перед иконой Богородицы на колени. И всё смотрела и смотрела на Неё, не отрываясь...
Она перестала пить совсем, и когда приходила к своей сестре, а та готовила вкусный квас, то всегда отказывалась: «Он ведь на дрожжах». В храм ходила каждое воскресенье, пешком десять километров туда и обратно. Постилась все посты. Молитвы читала. Всех одиноких бабок в деревне опекала, помогала и ухаживала за ними, особенно за теми, у кого сыновья пили.
В деревне была женщина, не заладилось у неё с мужем, и она своих мальчиков-двойняшек раздала: одного – Полине, а другого ещё кому-то, кому – не сказала. И сама уехала из деревни в неизвестном направлении.
А Полина так и вырастила Славку (она его усыновила). Славка вырос и женился на женщине с четырьмя детьми. И тётя Поля бегала к ним – помогала. А когда пятую девочку родили, Танечку, то она её в церковь водила, молиться учила.
Умирала она тяжело, мучительно и долго. Но винила только себя: «Я ведь на ровном месте упала и всё почему? Собралась к сестре своей. А муж мне говорит: “Что ты всё бегаешь к ней? Останься дома”. А я вместо того, чтобы сказать: “Господи, помилуй!” – ответила: “Да отстань ты!” Вот и упала на ровном месте».
Пролежала Полина полтора года с переломом шейки бедра. Операцию ей делать отказались, врачи сказали, что сердце не выдержит. Она лежала, смотрела в проникновенные глаза Матери Божией. Если будут грехи ваши, как багряное, как снег убелю; если будут красны, как пурпур, как волну убелю (Ис. 1, 18).
Была зима, снегу навалило выше крыши, буря снежная, так в эту бурю и похоронили.
Спустя несколько лет, глубоко в старом комоде, родные Полины нашли красную коробочку. В ней лежал орден Отечественной войны II степени. Этим орденом награждались те, кто организовывал и поддерживал в сложных боевых условиях непрерывную связь командования с войсками, ведущими бой, и тем самым способствовал успеху операции наших войск. Она никому о награде не рассказывала.
Пелагея Ильинична Храмова – это не выдуманное имя, а подлинное, как и пересказанная мною история её жизни.
Галина Евгеньевна ЛЕБЕДИНА