Вечная жизнь

  Сегодня, если будут вечером звезды, взгляните на небо: кажется, что само небо в глубоком молчании прислушивается к тайне, что творится на земле, напрягает зрение неисчислимых глаз, горящих любопытством. Христос родился! Родился Пророк, Благовеститель о жизни вечной!

Что такое вечная жизнь? Идея по безмерности своей почти невместимая в нынешнее, слишком расчлененное сознание и потому чаще всего отрицаемая. Но неужели в прогрессе человеческом эта грандиозная идея должна быть потеряна? Это было бы великим несчастьем, чисто умственным, и может быть катастрофою не только морали, но и сознания вообще. Я получил любезное письмо, где меня просят именно в первый день Рождества сказать, что я думаю о жизни вечной.

Я думаю об этом следующее. Проведите линию, круг, треугольник каким хотите карандашом и взгляните в микроскоп: фигура покажется безобразной, не прямой и не кривой, а колеблющейся и ломаной. Однако в природе вещей существует и прямая, и круг, и треугольник, и всякая форма - в абсолютном совершенстве ее. Это идея или идеал, как угодно назовите. Нетрудно заметить два свойства идеи: вечность ее и бесплотность. Невозможна безусловно правильная линия материальная, но невозможна идеальная линия иная, кроме как правильная.

У всех явлений - в том числе у существа человеческого - есть две жизни: временная, связанная с проявлением ее в сознании - неправильная, - и жизнь вечная, связанная с самой идеей ее. Черта, проведенная мелом, осыпается, стирается начисто. Но неистребима та черта математическая, которую мел имел претензию изобразить. Изображение человеческое - его тело - разрушается, но идеальный образ остается в виде невидимой и бесплотной модели, вечно неизменной. Сказать, что с вашей смертью все, что составляло вас, исчезает навсегда, философски неверно. Как же это "все исчезает", когда идея существа остается, притом на веки? Смотрите на себя как на машину, построенную каким-то изобретателем. Пусть машина разрушена, но ведь план ее остался, не правда ли? И если бы даже план затерялся, идея машины осталась? Даже если бы идея была забыта, но ведь сама в себе она существует? Не только существует, но она безусловно неистребима. Можно не знать какую-нибудь сложную формулу, можно забыть ее, но это не значит, что она исчезла. Эвклид не сочинил геометрию, а лишь нащупал ее вечную в тканях и складках природы. Не Ньютон и не Лейбиц создали те свойства бесконечно малых, которые дали знаменитый метод. Мне кажется, вечная жизнь всего, что существует, была всегда и будет всегда, но в состоянии бесплотном, в состоянии некоего математического духа. Нелегко выразить ясно, что я хочу сказать. Что "дух" вечный и бесплотный не есть ничто, а нечто абсолютно-реальное, видно из следующего: вы можете стереть с доски миллионы кругов, но попробуйте стереть идею круга, искоренить ее из природы. Она бессмертна. Но ведь все мы - и люди, и растения, и минералы, и атомы, и миры миров - все мы держимся на невидимом остове своей идеи, остове столь же сложном, насколько сложно тело. Это, мне кажется, и есть дух вещей. Это - дух вечный, вездесущий (ибо идея круга допустима в любом месте пространства), всемогущий в своих пределах, словом - дух божественный. Именно этот дух, проявляясь каким-то образом в материальном самосознании, создает ощутимость самого себя, т. е. действительность, как она есть.

- Метафизика! - заворчит читатель, - неужели Христос принес Евангелие о такой "вечной" жизни? На это я замечу, что я лично, никому не навязывая своих мыслей, склонен принимать евангельское бессмертие именно в указанном смысле. Как стертая с доски фигура, начерченная мелом, я материально умираю, но навеки остается идея моего существа, моя математическая возможность. Если же есть возможность, то при подходящих условиях она непременно осуществится, и я воскресну совершенно в той же индивидуальности, какую составляю теперь. - Через неизмеримо долгое время? - спросит насмешливо читатель. Но это отвечу, что вне сознания всякое время равно нулю, и, если бы я родился через биллион лет, перерыва в моем бытии не было бы. Вот почему философы и вероучители истинным бытием советуют считать не жизнь плоти, а жизнь духа. Царство Божие или Царство Небесное, о котором постоянно говорит Христос, есть, мне кажется, все то, что под материей и что составляет ее, так сказать, идеальную опору. Нетрудно видеть, что существование в виде математической идеи составляет хотя бесплотную, но неумирающую реальность. Естественно, что если идея существа человеческого сама по себе прекрасна, уравновешенна и сильна, то это послужит источником счастья плотской жизни и источником блаженства - жизни бесплотной. Наоборот, души извращенные, "грешные" (впавшие в ошибку) несчастны и "здесь", в плотском своем изображении, несчастны и в бесплотной идее. Вся допущенная неуравновешенность, все искажение идеи перейдут и в вечную формулу вашу, стало быть, и там будут мучительным, возбуждающим "плач и скрежет зубов". Сознание вечной испорченности - при лучшей, когда-то данной возможности, - действительно, должно жечь огнем адским.

Читатель заметит: может ли "идея" обладать сознанием? Как она может испытывать блаженство или мучение? На это я замечу, что приписать сознание и чувство самой материи еще более странно. Как это инертное и мертвое может ощущать и мыслить? Если есть в начерченном на доске круге душа, то вся ее разумность (например, отношение окружности к радиусу) относится не к телу же, а к идее круга, Допустимо, что и наша разумность вытекает не из тела, а из бесплотных основ его. Эти основы бессмертны, стало быть самосознание их принадлежит им. Идеи вещей - действительно живые духи, как об этом догадывался Платон. Если это так, то, очевидно, в материальном теле только то и живо, что дух, и так как дух вечен, то жизнь бессмертна. В глазах философа призрачна не идея, а материя. Именно материальный мир составляет "майю", марево, обман чувств, нечто непрерывно текущее, постоянно умирающее и вне наших чувств не существующее вовсе. Единственно, что существует, - это невидимая "бесплотная идея", "вещь в себе".

Открытие бессмертной основы жизни было действительно "благой вестью". Это открытие давало опору мужеству и человеческому совершенству. Однако что же такое "смерть", которую победил Христос, и что значит "спасение душ" - Спасителем? Любопытно то, что в христианском сознании смерть и грех неотделимы. За грехом следует проклятие Божие и смерть. Я это понимаю так: если идея вашего существа, т. е. душа ваша, сама по себе совершенна как математический круг, то это состояние непрерывного, т. е. вечного блаженства. Но допустите, что круг усомнился в своей правильности и отклонился от установленного совершенства. Это - ошибка его, грех и смерть его как круга. Искаженная идея имеет тоже непрерывную жизнь, но как бы полную страдания в самой себе. Проклятие Божие состоит в предоставлении каждой душе испытать искажение и отстрадать за него. Спасение души или воскресение ее есть восстановление первоначального совершенства. Неправильный круг делается правильным, выпрямляется и вновь входит в состояние математической круглоты. Спрашивается, как это делается? Может ли сама душа освободиться от искажения своего? Нет. Неправильный круг, начерченный на доске, остается на ней вечно. Необходимо, чтобы пришел некто сознающий закон и исправил неверную линию. Необходимо, чтобы в грешную душу воплотился Бог, первоначальный образ души, предвечное Слово. И тогда душа выпрямляется, как помятое кольцо, надетое на стержень, и вновь становится богоподобной. "Никто не придет ко мне, кого не призовет Отец", - говорит Христос. Для воскресения необходимо воплощение, т. е. чтобы действительно в плоть вашу вошла настоящая, божественная ваша душа, предвечная ваша идея, и чтобы она вытеснила "ветхого человека", т. е. искаженную, измятую душу, и этим вытеснением изнутри расправила бы ее до ее потерянного совершенства. Когда с бесплотного остова спадает то загадочное, что мы называем плотью, этот остов облекается вновь материей, но одна душа испытывает "воскресение живота", другая - "воскресение суда". И совершенства, и несовершенства наши идут в загробное состояние, составляют "карму" каждой души. Что заслужили, то и получим. Если исказили образ человеческий до животного или растительного, то возможно, что следующее овеществление наше примет нечеловеческую форму. Но за смертью в нас предвечного Слова может идти новое воплощение Его и воскресение наше в первоначальном замысле Создателя.

Христианскую мораль, неразрывно связанную с актом спасения, я объясняю себе так. Представьте себе пену, состоящую из бесчисленного множества пузырьков. Каждый из них - правильный шар. Каждый, сколько может, отстаивает свое математическое совершенство, всем существом чувствуя, что это совершенство наиболее обеспечивает его бытие и что всякое отклонение в большей или меньшей степени угрожает смертью. Если бы пузырьки обладали сознанием (может быть, они и обладают им), то спасительным учением для них явилось бы такое: "Не тесните друг друга, не давите один другого, не мните, не искажайте ни своего совершенства, ни ближних своих. Не делайте друг другу зла". Требование от человека нравственного совершенства не есть каприз Божий, не есть нечто произвольное, чего может не быть. Неделание зла есть основное условие того, чтобы истинные существа людей - их души - постепенно выпрямлялись и возвращались к блаженному состоянию. И злодей Гилевич, и его жертва - Подлуцкий (персонажи нашумевшего в те дни в С.-Петербурге уголовного дела. - М. П.) проснулись в "ином" мире, в бесплотном их состоянии, оба искаженные, оба страдающие в своих вечных сущностях. Для обоих процесс восстановления - различный, и я нисколько не удивлюсь, если душа Гилевича, воплощаясь в змею, тарантула, ядовитого паука, в микроба чумы, еще заставит человечество бороться с собой и предавать ее смертной казни бесчисленное число раз. Если вы найдете эту идею странной, то вспомните Гете: он верил, что душа великого человека в состоянии собрать вокруг себя новое солнце в небе. В столь темной области, как отношение между материей и духом, приходится больше верить самочувствию исключительных умов, прозрению поэтов и ясновидцев духа. Позади себя мы видим множество гордых и сильных душ, которые были искренно уверены, что они бессмертны. Правда, у ног Гете копошились разные Фейербахи, уверявшие, что никакого бессмертия они не чувствуют в себе. Предоставив таких Фейербахов их скудному самочувствию, Гете мог себя счесть источником более достоверным для того, чтобы разобраться в этом вопросе.

"Псу живому лучше, чем мертвому льву", - вопил в отчаянии ветхозаветный скептик (Еккл. 9, 4), и из этой глубоко-низкой мысли вытекал грубо-мещанский, типически-еврейский идеал счастья: "Нет им (мертвым) более части во веки ни в чем, что делается под солнцем и так иди, ешь с веселием хлеб твой и пей в радости сердца вино твое... Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей... Пиры устраиваются для удовольствия и вино веселит жизнь, а за все отвечает серебро... Даже в спальной комнате своей не злословь богатого" и пр. и пр. Совет пресыщенного проповедника, изнемогшего от обилия жен и наложниц, пиров и торжеств, не был нужен для опустившихся и изнеженных варваров: каждый из них без всякой философии стремился к тем же утехам, но что же, однако, вышло? Ни мудрец еврейский не утешился своим чувственным счастьем, ни одряхлевший от разврата народ. Уныние, беспросветное уныние - вот что сквозит и у Екклесиаста, как впоследствии у столь же чувственного Петрония. Как они умирали мрачно, эти лжефилософы, не знавшие самого главного, что составляет жизнь! Как мрачно умирало засмердевшее в грехах язычество и обезумевшее иудейство!

Бог, по учению христианства, сжалился над сотворенной природой, воплотился в человека наиболее грешной расы, восстановил в лице Христа ветхую, испорченную, измятую идею человека и объявил драгоценнейшую истину, какая должна двигать жизнью: истину о том, что жизнь - вечна. Мы не умираем, - вот что благовозвестил Христос. То, что живо в нас, то, по существу, вечно: разрушается только мертвое, что не составляет жизни. Тайная, невидимая, бесплотная, неистребимая, как математическое отношение, основа наша - в ней жизнь, а не в теле, которое может быть создано и разрушено сколько угодно раз. Не тело мое говорит вам через эти строки и не телом вы сознаете их. Мы понимаем друг друга не при посредстве тел, а вопреки препятствиям, которые они составляют для этого. Как узники в казематах перестукиваются через стены, наши бессмертные существа в телах своих имеют плохие проводники звука и многое, самое тонкое, что могли бы передать друг другу души, остается несказанным, нерасслышанным...

Мир человеческий, как было 2-3 тысячи лет назад, слишком износился, слишком изнежился и одряхлел. Цивилизация вновь, как было не раз в истории, чересчур утомила и развратила народы. Бесчисленные знания, мелкие, как пыль, заслонили солнце, светившее первозданным людям: мы уже не видим самого великого факта жизни - своего бессмертия. Дошло до того, что мы почти не видим своей души, готовы даже не признавать ее! Нужен опять воплощенный Бог, Который пробудил бы наше сознание, войдя в природу нашу, и восстановил бы первое условие блаженства: презрение к смерти.

Я лично многого жду от новейших открытий в области химии и психологии. Уничтожение материи путем эманации, с одной стороны, и достижения абсолютного нуля - с другой, открывает больше, чем открыл Колумб: не Новый Свет, а новый свет, брошенный на весь мир Божий. Мы накануне грандиозного умственного переворота, накануне, может быть, психологической катастрофы. Слишком долго мысль человеческая была материализована, связана с Эпикуровым представлением о вещах. Заточенный в материю, дух людей вырождался в материализм, в забвение божества и любви. Приближается своего рода "преставление света", кончина плотского, материального мира и возвращение к истинной жизни, к истинному богообщению. Все остается то же, что теперь, но все покажется иным. Иными глазами - восхищенными и очищенными - взглянет на все человек! Небо покажется новым небом, земля - новой землей, а все старое как будто сгорит в пламени откровения, которое отгонит страх смерти.

Химия ведет к уничтожению материи, психология - к восстановлению бесплотного духа. Ясновидение и гипнотизм еще не вышли из своей средневековой эры, но первое прикосновение к ним точного метода дает уже поразительные результаты. Ведь в самом деле нет времени и пространства, ибо при известных условиях можно видеть и прошлое, и будущее. Ведь в самом деле возможна живая душа, независимая от тела, ибо эти души при некоторых условиях отделяются и живут внетелесной жизнью. На взгляд как будто так выходит, что рушится весь древний, идеальный мир, отходят все старые, благородные представления о вечности и неотделимой от вечности любви. На деле же одновременно - в умах достойных откровения - идет обратная катастрофа: рушится гордый материализм, рушится все то плоское и низкое, что связано с идеей смерти. Вновь выдвигается истина о вечности, о живом реальном бессмертии, и с ним дух человеческий вновь ощущает свою способность на все высокое. Если мы смертны, рассуждал Гилевич, то стоит ли быть порядочным человеком? Так как я бессмертен, то что мне мучения и смерть, хотя бы на кресте? - рассуждает герой и мученик. Это отправные точки совершенно разных цивилизаций.

Оглавление       Начало страницы