Крестник

Спецоперация не заладилась с самого начала. Долго не могли завести БТР выпуска середины 80-х годов. Испортилась погода: заморосил мелкий, пакостный дождик, грозя превратить местный чернозём в липкую массу. Перед самым выездом подвернул ногу командир взвода Саня Чернов. Пришлось срочно искать ему замену. Ну и вот результат операции - задержано пятеро "чехов", которых, видимо, придётся отпустить. Подозрительные лица, не более. Документы в порядке, оружия в домах и при себе не обнаружено. Что-то напутал, наверное, опер-фээсбэшник, угрюмо затягивающийся сигаретой после переговоров со своим начальством по "историку" (радиостанция, оборудованная специальным приспособлением для закрытой связи - Р.И.). Командир тяжело вздохнул:

- Ну, что, Василий, кто эти абреки, выяснил?

Василий, так звали опера, вдруг по-мальчишески шмыгнул носом и, как бы извиняясь за доставленное спецназу беспокойство, виновато вымолвил:

- Ведь джамаат здесь точно есть, но зацепиться не за что.

- "Байкал", я "первый", приём, - вдруг ожила радиостанция у командира. Руководство спецоперацией ждёт результата. Ханкала третий раз торопит генерала, сводка в Москву должна быть отправлена через пару часов.

Хвастаться было нечем. А в Ханкале, да и в Москве уже привыкли, что там, где работает этот отряд, надо ждать высокого результата - задержания с оружием членов незаконных бандформирований.

Со стороны заблокированной "бэтээром" улицы послышались шум и крики.

Командир и опер Василий, выйдя на середину улицы, с беспокойством взглянули туда, где нарастал гул человеческих голосов, - толпа односельчан, задержанных чеченцев, стекалась к улочке на окраине посёлка. Впереди, как водится, вопящие женщины с всклокоченными волосами и безумными глазами, многие с детьми. Их даже танк не остановит. За ними плотной толпой чеченские мужики с решительными лицами, в надвинутых на самые глаза бараньих папахах. Между ними глава поселковой администрации, то ли Ваха, то ли Каха, от которого спецназовцы сумели оторваться на большой скорости проехав по мосту через местную речушку. Фактор времени сыграл свою роль, но теперь покинуть место задержания без шума не удастся. Не дожидаясь обострения ситуации, офицеры поспешили навстречу приближавшейся толпе.

- Командир, зачем так поступил? - укоризненно качая головой, говорил Ваха, бывший учитель географии, протиснувшись через стоявших в оцеплении бойцов отряда, - Зачем не подождали меня за мостом?

- Отпустите наших мужей, зачем вы их забрали, они ни в чём не виноваты, - почти без остановки заголосили женщины, с безумными глазами.

Что-то объяснять бесполезно, надо было выходить из создавшейся ситуации с достоинством и по возможности сохранив добрые отношения с местными жителями. Похлопав по плечу чеченца и назвав его кунаком, командир, отойдя в сторону от шумящей толпы и несколько минут поторговавшись, приказал освободить четверых задержанных. Ваха упорно отрицал их принадлежность к бандитам, ручаясь за них головой, клялся аллахом и его пророком Мухаммедом, мол, знает их с детства, росли на одной улице, учились в одной школе, в общем, "комсомольцы, активисты, спортсмены". Кто бы сомневался. Странно только, что просит он лишь за четверых, оч-чень странно.

В чреве 053-го "бэтээра" полумрак. Весь экипаж снаружи. Лишь наводчик, прильнув к приборам наблюдения, что-то бормочет себе под нос. А в десантном отделении двое. Один худощавый, высокий чеченец лет тридцати - заросший щетиной брюнет. Руки в наручниках. Мятая одежда, стоптанные башмаки. Щетина выдаёт в нём чеченского пролетария. Это в России мы привыкли видеть чеченцев, разъезжающих исключительно на иномарках. А здесь, видимо, на всех "мерседесов" не хватает. Взяли его во дворе полуразрушенного дома, где он жил один, без семьи, которая, по его словам, перебралась к родственникам в более безопасное место. Уже целый час с ним беседует сержант-контрактник Игорь Киселёв, рослый, рыжеволосый парень, который лишь год в отряде. Учиться бы Игорьку в духовной семинарии, но отчислили за нарушение распорядка дня. Веру в Бога он сохранил, а это главное. Чеченец ему рассказывает:

- Трактористом я работал в колхозе. Землю пахал. Всё как у людей было. Семья, дети. После войны всё пошло прахом. Работы не стало. В банду я не пошёл. В милицию тоже. Не верил, что это надолго. А хлеб добывать привык, работая на земле, своим трудом. Может, поэтому и жили бедно. Жена ворчала. С началом боевых действий отпустил её к родственникам в Курчалой. С радостью уехала и детей увезла. Их у меня трое. А мне идти некуда. Здесь мой дом, родственники. Я из тейпа Чармо, знаешь? Но отношения у меня с ними не заладились. Из-за веры. Я мусульманин, конечно, как и любой чеченец. Но вера вере рознь. Это я понял ещё в армии. Ещё той, советской. Когда служил в городе Суздале. Красивый город, храмов там много, народ добрый.

- Понимаешь ли ты, что живёшь, может быть, последние минуты? - Игорь произнёс это, задумчиво глядя прямо в глаза собеседнику. - Я не хочу тебя обманывать, но дела твои плохи. Операция должна дать результат, а его у нас нет. Ты - единственный шанс оправдать провал.

Чеченец вздрогнул, судорожно вздохнув. Опустив голову, несколько секунд молчал, потом уставился своими чёрными глазами на Игоря, как будто моля его о пощаде.

Игоря в отряде никто не мог назвать трусом. Участвовал и в боях, был вынослив и неприхотлив. Его уважали солдаты. Но "странности" за ним замечали: не курил, не ругался матом. Перед приёмом пищи, перед сном читал молитвы. "Святошей" презрительно называли его. "Капеллан" - дал ему более военизированное прозвище командир отряда. Так и пошло с тех пор: капеллан отряда сержант Игорь Киселёв.

Словно найдя подсказанный кем-то выход, Игорь резко оборачивается к чеченцу:

- Хочешь креститься? - вопрос прозвучал, кажется, неуместно и дико.

На окраине чеченского посёлка русский сержант предлагает крещение пленнику-чеченцу.

- В этой жизни это тебе не даст, возможно, уже ровным счётом ничего, я всего лишь сержант, - шепчет он, - и вряд ли смогу тебе помочь, если командир примет решение. Но я чувствую, что должен тебе это предложить - то, чего не сможет дать никто другой, самое дорогое, что есть у меня. Без чего жизнь не имеет смысла и превращается в сплошной абсурд, когда мы все вместе и поодиночке движемся к одному финалу - смерти.

- Хочу, - выдохнул чеченец. Сказал и глянул на Игоря глазами, в которых появилась надежда.

Игорь, секунду помедлив, молча отложил автомат и достал из-под сидения пластиковую бутылку с водой. Затем, сняв с себя крестик, вопросительно посмотрел на чеченца.

- Хочу креститься, - вновь повторил тот уже уверенным голосом человека, принявшего твёрдое решение.

- Как тебя звать? - глухо спросил Игорь.

- Лема, - шепотом ответил чеченец.

- Крещается раб Божий Леонид, во имя Отца, аминь! И Сына, аминь! И Святого Духа, аминь! - торжественно произнёс бывший семинарист, щедро окропляя голову новокрещённого. По уставу Православной Церкви, ничто не может быть препятствием для желающего принять Святое Крещение. Даже если рядом не окажется воды, песком в пустыне можно крестить....

- Товарищ майор, я вам за него ручаюсь, это не боевик, - Игорь пытался говорить спокойно.

- Да пошёл ты, капеллан, не твоё это дело.

- Товарищ майор, отвечаю за свои слова. Я с ним битый час общался. Поверьте, я умею это делать, - упрямо, не оставляя надежды, спорил сержант.

- Колхозник он. Не боевик. Синяка на плече нет, руки чистые...

- Товарищ сержант! - повышая голос, заорал майор. Я вам приказываю идти заниматься своим делом.

...Отъехав с полкилометра от села, майор приказал остановиться. Бойцы тут же, получив команду, заняли места по ранжиру боевого охранения.

- Давай этого "чеха" сюда, - сказал майор вполголоса.

Он не упирался. Но высокий и какой-то нескладный, в наручниках, не мог быстро выбраться наружу. Втянув голову в плечи, стоял перед командиром, готовясь к самому худшему. Его колени слегка подрагивали. Все смотрели только на него. Кто с любопытством, кто равнодушно, кто с жалостью. Майор неторопливо спрыгнув с брони, подошёл к нему. Несколько секунд он молча, изучающе смотрел на пленника. Майор порядком устал от всей этой канители, которую почему-то никак не назовут гражданской войной. Он устал чувствовать себя чужим на земле, куда прилетел за сотни километров наводить конституционный порядок. Устал быть "палачом чеченского народа", как назвал вчера по телевизору его боевых товарищей какой-то московский правозащитник в очёчках.

Тряхнув головой, командир вдруг резко рванул за ворот рубаху чеченца. Отлетела пуговка, а сам "чех" всей массой тела навалился на него. И тут на груди пленника блеснул маленький, потемневший от времени серебряный крестик на тесёмке. Опешив, майор замер, с удивлением разглядывая распятие. Такое же, как у него. Повешенное на шею когда-то давно, ещё в детстве, мамой. От неожиданности его пальцы разжались. "Ну, капеллан, - то ли с удивлением, то ли с восхищением подумал он, - успел-таки!". На душе вдруг стало весело так, как бывало тогда-то в далёком детстве.

- Что, абрек, жить хочешь? - спросил он.

Чеченец молчал. Вдруг вскинул голову и посмотрел на небо. Такое далёкое и такое близкое. Потом, найдя глазами сержанта Киселёва среди стоящих вокруг бойцов, несколько секунд смотрел на него.

- Освободи ему руки, - дал майор команду конвоиру. - Теперь иди, - сказал он, обращаясь к чеченцу. - Я отпускаю тебя. Иди, не бойся.

Чеченец не двигался с места. Дрожь в ногах превратилась в тряску, его колотило, как в ознобе, ноги не слушались.

- Киселёв, объясни ему, что я не собираюсь его убивать, пусть уходит.

Сержант, быстро подойдя к пленнику, сжал ему плечи:

- Ты слышишь, Лёня, ты свободен. Иди. Давай. Господь управил.

Когда колонна ушла, оставив за собой тучу пыли, чеченец Леонид молча, неумело крестился и целовал подаренный ему Игорем крестик.