Эском - это вера

(Окончание. Начало в №11)

 

 Ангел-хранитель

Очень мне хотелось своего ангела-хранителя увидеть, - рассказывал пожилой священник. - Так хотелось - как в жажду воды напиться. И вот явился мне во сне человек... Роста, как ребёнок, но не ребёнок, и красоты неимоверной...

Я испугался. Даже - "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!" - перекрестился во сне...

А он говорит:

- Разве я боюсь креста? Ты же меня видеть хотел...

Тут и проснулся я. Открыл глаза, а он рядом стоит.

- Ангеле Христов, - говорю ему. - Хранителю мой святый и покровителю души и тела моего, вся ми прости, что не признал тебя... Святый Ангеле, предстояй окаянней моей души и страстней моей жизни, не остави мене грешного, ниже отступи от меня за невоздержание мое...

И когда дочитал молитву, невидим стал ангел, а всё равно, кажется, будто рядом стоит...

Таёжные божки

Тайга здесь... Край дикий... Кругом колдуны... Из православных я один у них в посёлке охотников был. Ну, уж они и попугали меня!.. Лоси выше деревьев вокруг меня бродили. Идёт, понимаешь, такой, грудью верхушки сосен ломает, рогами за облака задевает... Медведя-вампира на меня навели...

- А что это за медведь-вампир?!

- Ну, морда у него повреждённая была, не мог пасть открывать, вот и приладился кровь пить. Хотя, конечно, хоть и дикий народ тут, а доверчивый... Урка у меня знакомый был, так он нашёл место, где они божкам своим жертвы оставляют и целый месяц как на курорте жил - крал с жертвенников мясо, водку... А знаешь, как попался?

- Как?

- Он написал, чтобы курева принесли, положил на жертвенник... Тут его и взяли... Вот ведь дурак!..

- Точно дурак, - согласился я. - Он что, сообразить не мог, что боги, хоть и божки они, не курят?

- А при чём тут это? Он же на другом прокололся...

- На чём же?

- Ну, как на чём? Он же по-русски записку написал. А божки ихние по-русски ни слова не понимают. Только по коми...

 

"И бысть брань на небесах"

Жена Михаила Сизова Анна Сивкова - из удорских староверов. Она показала мне семейную реликвию - книгу в деревянных обложках. "Сия книга нарицаемая "Апокалипсис" переписана прадедом Иваном Малахиевичем Матевым в 1856 году. Прочитав эту книгу на странице 132, он заболел головой и спустя 2 часа скончался 11 ноября старого стиля, а по-новому будет 24 ноября 7 часов вечера 1886 году возрасте 70 лет".

Жил Иван Малахиевич Матев в селе Пучкома, где была тогда большая староверческая община рахмановского толка. Семья Сивковых оттуда.

Пять поколений семьи много и тяжело работали, наживая своим трудом достаток, воспитывали и выучивали многочисленных детей, но главным делом для них оставалось хранение матевской библиотеки. Книги всё время надо было прятать от обысков.

При царской власти книги увозили в тайгу, при Временном правительстве прятали в навозе за хлевом, при большевиках зарывали на долгие годы в землю.

Последние обыски были уже при Хрущёве, в 60-е годы. Эти обыски Анна Сивкова, рассказывавшая мне историю своей семьи, запомнила сама...

Сама Анна Сивкова ходит в обычную православную церковь.

- Старообрядчество, - говорит, - не столько религия, сколько образ жизни.

Сейчас в селе Пучкома, где жил Иван Малахиевич Матев, осталось всего несколько старушек, они начинают говорить на русском, но забывают и говорят дальше по коми...

- Самое время святителю Стефану Великопермскому прийти... - шучу я.

- А он и не уходил никуда... К святителю Стефану удорские староверы очень хорошо относились...

На странице 132 "Апокалипсиса", переписанного прадедом Иваном Малахиевичем Матевым в 1856 году, подчёркнуты слова: "И бысть брань на небесах"... Это последние слова, которые прочитал он. С этими словами и отошёл ко Господу знаменитый удорский книжник...

 

Усть-вымские разговоры

Аля, ты меня послушай внимательно... У меня здесь, в сельсовете, как у Робинзона, глаз уже совсем круглый стал. Ты на полчаса приехала всего, а человеку из Ленинграда послушать меня не даёшь...

- А чего ему тебя слушать, если у тебя фингал под глазом, Лёней повешенный? Сам-то куда, опять на метеостанцию ушедши?

- Мне, Аля, синяк этот правду сказывать не мешает... Я всё человеку расскажу. И про то, что на метеостанции тоже кушать надо, пускай знает...

Разговор этот завязался в коридоре Усть-Вымской администрации, куда моя двоюродная сестра Аля зашла за какой-то справкой...

А разговаривала Аля со своей подругой Ритой, поселившейся в здешнем коридоре, поскольку в свой дом ей было страшно идти. Там Риту брат Лёня ждал.

Из разговора я понял, что Рита получает Ленину инвалидную пенсию, а он требует с Риты денег на выпивку.

- Много ему денег даёшь-то? - спросила Аля, поджав губы.

- Дак если от дома не убегаю, и миллиона не хватит... - вздохнула Рита. - А так в 30 тысяч укладываюсь. Совсем немного и надо к его пенсии докладывать...

- Ой, дура ты, Рита, дура... Чего ты его с больницы взяла? Пускай бы и жил там...

- Он один меня, Аля, Ритой зовёт, другие - дурой... Поэтому и взяла. Не надо, Аля, не надо... А на Лёню я не ругаюсь, что он на метеостанцию ходит... Раньше на метеостанции жалованье по безработице платили, а теперь ничего не стало... Чего Лёня принесёт, тем и бывают сыты...

Лёня этот, как я понял из разговора, с виду весьма представительный мужчина - сто килограммов мяса, только голова совсем простая...

Со своей головой любил Лёня, как всякий нормальный усть-вымский мужик, и про объём шара поговорить в компании, и про преимущества и недостатки иномарок. Сидел, курил, плевал на пол и вёл разные умные разговоры, а болезнь его обнаруживалась, только когда выпивать начинали.

Принесёт Лёня бутылку, мужики её выпьют, а потом когда они свою пьют, Лёне уже не наливают.

- Ты, - говорят, - иди, дурачок! Ещё бутылку пока сообрази...

Лёня и шёл тогда к Рите требовать денег.

- От чужих дураков я могу спрятаться, а от своего куда? - спрашивает Рита.

- Только в сельсовет. Лёня сельсовета сильно боится... Дурак всё-таки.

- Это не он, Рита, дурак, а ты - дура... Ты шваброй к пенсии себе деньги зарабатываешь, а он и мужикам водку носит, да ещё этим на метеостанцию...

- А я, Аля, давно заметила, как меня дурой назовут, значит, я святую правду говорю. Нет, Аля... Лёня - это брат мой, он меня шваброй не считает, он их на метеостанции швабрами держит, им швабрино жалованье носит. А со мной у него братние отношения. Вы так и расскажите там, в Ленинграде, если спрашивать будут!

 

Экскурсия

Начались весенние каникулы в школах, и основные пассажиры в вагоне - дети. Они предвкушали эту поездку, они ждали, когда, простившись с родителями, останутся одни, как настоящие взрослые.

И вот это и случилось, наконец. Но ничего удивительного не произошло, не случилось никакого чуда, которого они так долго ждали, на которое надеялись... И видно было, что подростки не могут понять, почему так. И они ходили из купе в купе, говорили, ели бутерброды и печенье, пили пепси-колу и смеялись. И всё это громче, возбуждённей, нервознее, чем обычно... Воспитатели пытались поначалу их унять, но потом - от греха подальше! - спрятались в своём купе и уже не выходили из него. А подростки сами себя возбуждали, словно бы торопя наступление того, что они так ждали, и что всё ещё так и не наступало в них. И заводились, заводились, конечно... И шумели уже не в меру, и сами от этого шума возбуждались ещё сильнее, и только порой:

- А классная тусовка у нас получилась? -то ли хвалились они, то ли спрашивали друг у друга, то ли сами пытались убедить себя, что эта суета, этот крик и есть то, что они ждали от поездки...

Потом всё стихло, и только в одном купе - там, как возбуждённо шептался весь вагон, была водка! - по-прежнему не спали. Пьяные детские голоса, матюги, которые, произнесённые детскими голосами, казались ещё грязнее и гаже, неслись оттуда.

Потом стихло в этом купе.

Когда я вставал ночью, в коридоре стоял совершенно пьяный мальчишка с побелевшим лицом и с какими-то пустыми глазами. Я прошёл мимо, но мальчишка, кажется, и не заметил меня.

Он смотрел так, словно ему удалось заглянуть в предстоящую жизнь, и он всё ещё не мог оправиться от пережитого ужаса.

Что-то жутковатое было в его бессмысленном взгляде...

Содержание номера       Главная страница номера       Начало страницы