Купола над погостом

 Земля и небо на двоих,

И жизни две, и два крыла.

Переплелись в короткий миг

И ваша жизнь, и купола.

И ты под тяжестью небес

Ошибку за двоих исправил:

Ему всю землю ты оставил,

И только небо взял себе.

Стихотворение на памятнике Анатолию Трофимовичу Стручкову

Накануне Троицы, убравшись на могилке отца, я шёл по погосту, дабы отдать дань памяти учителей, соседей и одноклассников, и вдруг вышел на памятник, необычный для этих мест. Высокая мраморная плита. На одной стороне написано: "Стручков Анатолий Трофимович, 7.06.48. - 30.08.99- Один из сильнейших парашютистов мира, имевший на своём счету более 10 тысяч прыжков, тренер сборной команды России по парашютно-купольной акробатике. Погиб, спасая товарища, при выполнении парашютного прыжка". А на другой - выгравированы купола парашютов и восемь стихотворных строчек.

Отчего же я его не знаю-то? Ведь с его сестрой я учился в одном классе.

- Это не Галин брат? - спросил я молодого человека, сидевшего на лавочке возле ограды.

- Это и мой брат...

Вот оно как. Я присел рядом.

- Во многих горячих точках был. Но он не говорил об этом, скрывал, чтобы нас не расстраивать. Наград у него страшно много было, но он не любил ими хвастаться. Куча дипломов, кубков, чемпионских лент. Когда я уезжал в командировку, кто-то залез в квартиру и всё украл...

- А вас Николаем зовут?

- Да.

Я знал его заочно. Он работал зоотехником в одном из совхозов района и рисовал картины. На них в большинстве были изображены лошади.

- А Толя по голубям с ума сходил. В деревне голубятню сделал со всеми удобствами. Мама говорила: "Толька, в доме хуже, чем в твоей голубятне". Он их называл: родственные души. А перед последним его приездом все голуби вдруг улетели. Толик и говорит: "Значит, и я скоро умру". После этого поехал на соревнования в Чехию и погиб. В час, когда он умирал, в наше окно ласточка так билась, так билась... Мама говорит: "К плохому это".

От неё скрывали смерть Толи до последнего момента. Она недели две была невменяемой...

Подошёл какой-то мужичок. На вид из тех, что ходят от могилки к могилке в поисках ста грамм. Подумалось, что сейчас станет просить закурить или выпить. Но мужик, поздоровавшись, положил букет полевых цветов и ушёл.

- Товарища спас, а сам разбился, - это опять Николай. - У меня была видеокассета о том роковом прыжке - страшная, вот даже сейчас трясёт, как вспоминаю. Он сильный был, накаченный. У него насчитали 74 перелома. Когда в больницу привезли, он был ещё в сознании, сказал: "Крест нательный отдайте брату". Что интересно, когда квартиру обворовали, крест не тронули...

В небе пролетел самолёт, оставив за собой светлую расползающуюся полоску. Мы проводили его взглядами.

- В день похорон над кладбищем тоже самолёты летали. А с дельтаплана ребята на парашютах прыгали. Съехались со всего Союза. "Вот, батьки теперь нет, что с нами будет?" Сидят плачут и смеются сквозь слезы, вспоминая его приколы. "А помните, как мы батьку пробовали обмануть? Он якобы пошёл в другой спортзал, мы и давай валять дурака. Вдруг идёт. Мы делаем вид, что устали, пыхтим: "Домой пора". "Ну ладно, тренировку проведём с начала до конца и пойдём". И так нагрузил, чуть концы не отдали. "А это что б не врали", - говорит"...

День был тёплый. Звенели жаворонки. На соседних оградках бесстрашно уселись грачи. Привыкшие кормиться остатками поминальной трапезы, они ждали, когда люди уйдут, оставив им полагающуюся дань. Но мы не уходили. Разговор, как костёр на ветру, то затухал, то разгорался вновь.

- Он объехал практически весь мир, но все отпуска проводил дома - любил деревню! Собаку привёз, её убили, когда обворовывали дом. Баню построил: с парной, баром, летней и зимней верандой, там любил и спать. В избу провёл холодную и горячую воду, на дворе смонтировал доильный аппарат. У него вообще золотые руки были. Покупал какую-то вещь и всю её перешивал. Даже обувь переделывал. Женские сапоги шил. Мама говорила, что это у него от деда: тот, бывало, за что ни возьмётся, всё сделает. Помню, мне на защиту диплома в Кострому ехать, а костюма нет. Он покупает мне размера на три больше. Говорю: "Не поеду в таком". "Поедешь. Тут заворотишь, тут заворотишь. Полчаса постоишь, потом или продашь или выкинешь". Целый день занимался со своими голубями. Утром встаю, а костюм уже перешит, отпарен, упакован...

Опять возникла пауза. Кивнув на выгравированные на плите купола, я спросил:

- Летающее крыло?

- Ой, об этом крыле у меня память на всю жизнь. Он привёз его как-то с собой в отпуск: "Коль, хочешь попробовать?" Я обрядился, порыв ветра поднял меня выше домов. Ну, я и испугался: что делать-то? Он снизу подсказывает, за какие верёвки дергать, а я с испугу всё потянул на себя, да как грохнулся! Пробил у соседа крышу, сломал ногу. Толик полтора километра бегом на руках меня до больницы нёс. А крыша... Шифера не было, так он ночью с какого-то заброшенного двора снял две шиферины, на себе притащил и сделал...

Я обратил внимание ещё на две могилки, устроенные в этой же ограде.

- Это наш старший брат Александр. Строил нефтепроводы. Получил воспаление лёгких, скоропостижный рак, и - нет человека. В 44 года. Весёлый был, друзей любил. Когда домой в отпуск приезжал (а жили здесь небогато), мог отдать все деньги до копейки, потом занять у других на билет и уехать. Случилось, кто-то в отпуск собрался, а не пускают, и Саша оставался за него работать. Квартиру уступил напарнику. Говорит: у них дело почти до развода дошло, а мы потерпим...

В третьей могилке рядом с сыновьями покоилась их мать Валентина Филипповна Стручкова. Её убили трое подонков, позарившихся на награды и деньги, оставшиеся после гибели Анатолия.

- Я накануне уехал в командировку. А до этого мне приснился сон: капуста кроваво-красная и гряды, затопленные водой. Говорю: "Мама, к чему это?"

- Наверное, я умру...

Я уехал. Она утром отдоила корову, раздала соседям молоко и прилегла отдохнуть. Дверь-то мы не запирали - деревня, все свои, кого бояться? Они вошли, завязали маме глаза, но она сильная была, скинула повязку и одного из них узнала. Ну, они и зарубили её топором. Забрали ценности, а дом со двора подожгли...

Эту трагическую историю я знал. О ней говорил весь район. Преступников нашли, осудили. Да ведь нынче, честно сказать, каждый десятый готов позариться на чужое добро.

- Мать работала всю жизнь в совхозе. Когда спала, я не знаю, всё время, сколько я помню, работала. До меня маленького-то не доходило. Я думал, так нравилось. А после её гибели... Прости, не могу. Я несколько раз прямо на кладбище на могилке её ночевал. Жить не хотелось...

Чем я мог утешить его? На языке вертелись слова, вроде того, что, мол, Бог забирает лучших. Да при чём здесь Бог? Просто в этом сумасшедшем мире выплывают наверх иные люди. Кто-то натворил пакостное, их и запомнили. А другие не выпячиваются. Живут себе и живут. Сделали дело, ушли, как будто так и должно быть. Замечаем их отсутствие лишь после их ухода. Да и замечаем-то лишь потому, что вакуум, который остаётся после них, заполнить некому. Действительно, их уделом остаётся небо. Вот только земля, которую они наследуют нам, так и остаётся неухоженной...

Содержание номера       Главная страница номера       Начало страницы