Гранёная ложь

Когда память о Великой Отечественной войне предают ветераны - это самое изощрённое предательство. Ложь, растиражированная рядом писателей-фронтовиков, ужасна тем, что ей безоговорочно верят. Причём основная масса ветеранов даже не имеет возможности обличить эту ложь.

Рассмотрим лишь одно "произведение" - речь писателя Даниила Гранина перед немецкими историками в Карлсхорсте, на месте подписания акта о капитуляции гитлеровских войск. Текст выступления был опубликован "Международной еврейской газетой" (июнь 2003 г., № 23 - 24).

С чего начинает писатель свою речь о войне? С подтверждения распространённого мифа о безоружности Красной армии. Будущий писатель ехал на войну без оружия. А потом выменял за пачку "Беломора" две гранаты и сапёрную лопатку. Потом, правда, писатель не уточнил, довелось ли ему воевать без оружия. Скорее всего, нет. Просто ополченцев не успевали вооружить при отправке. Но миф подтверждён: СССР воевал "голыми руками" против немецких танков.

Потом сравниваются рационы солдат блокированного Ленинграда и окруживших его фашистов: здесь - баланда, там - коньяк к Рождеству. Оттого, дескать, и потери - нечем было воевать, нечего было есть. Всё просто. Немецким историкам это должно сильно облегчить работу - не надо знать ни о стратегических просчётах Сталина, ни о высокой боевой готовности войск вермахта, ни о талантах гитлеровских генералов, ни о массовом предательстве прибалтов и западных украинцев, ни о всеевропейской экономической поддержке фашистской армии. Всё просто: русским нечем было воевать! Так сказал крупнейший русский писатель и очевидец!

Что больше всего привлекло внимание писателя на войне? Кофе, захваченный ещё горячим в одной из немецких землянок, и рулон туалетной бумаги. Потрясение от признаков чужого достатка писатель пронёс через всю свою жизнь, к концу которой мысли о еде вытеснили все остальные. Приведя подробные данные о рационе фашистов, Гранин затем говорит: "С первого дня войны мы испытывали унижение от своей нищеты. Нам лгали начальники, газеты, сводки. Мы воевали с фашистами, как тогда их называли. Но злость наша была обращена и к бездарному нашему командованию, и к тому многолетнему обману, который постепенно раскрывался перед нами".

Обратим внимание на выражение "как тогда их называли". Надо полагать, что теперь Гранин фашистов так не называет, а знает какое-то другое имя для солдат, противостоящих русским в той войне. Далее следует разоблачительная тирада в адрес своей страны, которая отражает, скорее, не обстановку войны, а сумбур одурманенного либеральной пропагандой человека, который уже готов считать свой народ источником всех бед людских - не меньшим, чем фашисты.

Потом Гранин, будто опомнившись, вспоминает об уверенности в победе, которая была у советских людей с первых же дней войны. Эта уверенность каким-то образом сочетается в "картинке", рисуемой писателем, со злобой на свою страну. Откуда же взялась эта уверенность? Писатель будто не знает. И делает осторожное предположение о некоем "чувстве высшей справедливости".

И тут Гранин, профессиональным чутьем угадывая важное, приводит поразительный пример из своей боевой жизни. Один из его командиров-ополченцев остался в окопе, когда все бежали. Он сказал: "Больше не могу отступать. Стыдно". И бился до смерти. А Гранин сотоварищи, выходит, бросили командира. Им было не стыдно. Они бежали, оставив за спиной "чувство высшей справедливости".

Может, в этом-то и кроется причина катастрофы первых месяцев войны - многим было не стыдно бежать? А измотали фашистов в отчаянных боях те, кому было стыдно? Да так оно и есть, иначе и быть не могло! Победа не могла быть достигнута иным путём - злобой на свою страну и абстрактной "справедливостью". И это знают не только писатели, не только ветераны. В этом уверены и те, кто имеет внутреннее чувство правоты русской Победы, как бы ни была она тяжела, как бы ни довлели над нами "разоблачения" сталинского режима и "окопная правда".

Писателю можно было бы простить саморазоблачительный эпизод, признав его запоздалым актом покаяния. Но этому мешают последующие слова: "Наша война вначале была чистой. Это потом, когда мы вступили в Германию, она стала грязной. Любая война, в конце концов, вырождается в грязную. Любая война с народом, в сущности, обречена, и это мы тоже узнали на своей шкуре - в Афганистане и Чечне".

Приведённый фрагмент выступления перед немецкими историками представляет собой прямую клевету на Россию и русских, прямое предательство памяти павших, освобождавших Европу от фашистской чумы. Это и предательство наших солдат, воевавших в Афганистане и Чечне. Это им и всей России публично брошено обвинение в ведении войны грязными методами.

Дальше - больше. Оказывается, нам Победа помешала "понять свою вину перед народами Прибалтики, перед народами, которых высылали, перед узниками наших концлагерей". Всё собрал писатель - все претензии к своему народу, все басни и домыслы о его вине. И тем предал Победу, означив её как невыгодную в сравнении с поражением Германии, которая потом каялась в своих грехах и старалась искупить их всеми средствами (так ли уж добровольно?). Русским Гранин вменяет в вину нетерпимость - неусвоенность того урока, который, будто бы прекрасно усвоили немцы. Мы, мол, нетерпимы! Потому что победили...

И чем попрекает нас Гранин - тем, что у нас кладбища воинов безымянны, а главная могила - Неизвестного солдата! В противовес приводит пример ухоженных немецких кладбищ. Будто не знает писатель, как "безымянными на штурмах мёрли наши", будто не ведает о безымянных немецких могилах в российских просторах. Ради чего всё это делается? Ради того, чтобы воспитать подрастающее поколение в новом духе, чтобы исподволь внушить внукам тех, кто боролся с фашизмом, что не враги, не завоеватели пришли на нашу землю шестьдесят лет назад, а такие же, как мы, жертвы фашизма.

Небольшое выступление Гранина насквозь лживо, оно противоестественно для фронтовика. В нём выражена болезнь духа, запутавшегося в чужой лжи и сделавшего эту ложь своей. Слышали бы всё это ветераны!.. Но Гранин выступал далеко, в Карлсхорсте. Он живёт не той жизнью, что несчастные русские старики, у которых отняли Родину, а теперь отнимают и Победу.

Вступиться за нашу Победу, за наших павших, за наших ветеранов должны мы - послевоенные поколения. Мы не можем отдать нашу Победу на поругание переживших свой талант писателей. Наш долг - сделать отношение к войне и

Победе критерием оценки гражданской зрелости и нравственной полноценности общественного деятеля - политика, историка, писателя. Победа - наше национальное достояние.

Защищая Победу от наветов, мы защищаем Родину и чаем новых побед в национальном возрождении.

 

Содержание номера       Главная страница номера