Архив:
Недавно широкий телезритель увидел Михаила Ивановича Ножкина по ТВ, когда за он за полчаса до торжественного марша в честь 75-летия военного парада 7 ноября 1941 года поделился со зрителями программы «Доброе утро» своими детскими воспоминаниями о военных годах:
«Я ведь москвич, родился во дворе Яузской больницы, где развернули госпиталь, и выступал перед ранеными с 5 лет…». Дай Бог, и в юбилейные дни в январе 17-го увидим и услышим!
Михаил Ножкин по воле судьбы родился на Крещение, 19 января 1937 года. Много лет его юбилейные года совпадали с юбилеями советской власти. Иногда совсем неторжественно. Так, в год своего 30-летия популярный артист – автор и исполнитель собственных дерзких произведений – был уволен из штата Московской эстрады аккурат в праздничном ноябре 1967 года. Ножкин выступал с остросатирическими новеллами, балладами, куплетами, стихами, за что постоянно подвергался начальственному и цензурному давлению. Сегодня его, певца Победы и Державы, стараются не пускать в эфир дети и внуки тех самых начальников, ставшие яростными хулителями советского прошлого.
Это вечная трагедия русского творца, который замешан не на политиканстве, выгоде и паразитизме (или комфорте, как сегодня выражаются самые высокие политики), а на неуёмной жажде правды, красоты, боли за судьбу народа.
В Москве, в Заяузье, родился в январе 1937 года Миша Ножкин. Он окончил обычную московскую школу № 479, затем строительный техникум, а уж только потом Театральную студию эстрадных искусств Московского государственного театра эстрады. Как много схожего в судьбе давнего товарища по Союзу писателей России, соратника по идейным схваткам – с моей судьбой: я рос рядом, в Замоскворечье, тоже учился в техникуме, чтобы раньше стать самостоятельным, и уже потом поступил в Литинститут. Эта наша общая малая родина на Москве-реке ничуть не менее яркая и истинно русская, чем многие глубинные города и веси. Наши дворы, коммуналки и закоулки, где жили труженики разных национальностей, где звучали замечательные песни живьём – от народных застольных и жестоких романсов «бывших» до старинных солдатских и блатных куплетов недальней Таганки – были первыми творческими университетами.
Михаилу выпала на долю ещё одна незабываемая жизненная школа – прифронтовая Москва. Вот как он сам об этом говорит: «Войну я встретил в Москве, и никуда в эвакуацию нас не забросило, потому что бабка – Царствие ей Небесное – сказала матери: “Немцу в Москве не бывать!” Вот какая вера была! И нас прятали, потому что тогда мальчишек и девчонок болтающихся не было, их просто на улицах забирали, спасали генофонд, думали о завтрашнем дне, вывозили в тыл. Я какое-то
время у бабки пересидел, месяца, наверное, два, потом всё это закончилось, немцев отогнали от Москвы. И я жил там, где Яуза впадает в Москву-реку, это самый центр Москвы. Война в 45-м кончилась, а госпиталь ещё несколько лет существовал. Я помню раненых, помню врачей в ржавых от крови халатах. Но я не помню злых людей. Они какие-то всегда были добрые к мальчишкам, к нам, как к воробьишкам, относились: какой-ни-будь кусочек сахара, хлебушка горбушку, в кино под халатом проводили на киносеанс, в церквушке у нас был кинозал. А разве забыть мальчишеские салюты, которые в 1943 году начались, ведь были официальные салюты. А потом мы просили у солдат какие-нибудь ракеты. Или украдёшь их втихаря, разожжёшь костёр – тут ракеты, там ракеты...».
В дороге по России, а мы вместе выступали и в лермонтовских Тарханах, и в разрушенной Южной Осетии, и на легендарном Бородинском поле, Михаил Иванович часто рассказывал, как в Подмосковье пришла к нему Песня.
– В нашей семье ни одно значимое событие, ни один праздник не обходился без песни. Так было и в Москве, где я родился, так было и в деревне, куда нас, детей, забрасывали на лето к знакомым отъедаться. На реке Протве, в деревне Дубровка, я впервые узнал глубинную, родниковую Россию. Никогда не забуду поразительный факт из жизни нашего народа. Тяжёлые послевоенные годы. Женщинам особенно доставалось (мужиков не хватало). Домашнюю работу начинали с 4 утра. Потом шли в колхоз и целый день работали, не разгибаясь. Вечером устанут, с ног валятся. Упасть бы и уснуть до утра. Нет! На берегу реки росли огромные вязы, под ними – знаменитый деревенский пятачок. И вот доносятся голоса, собирается молодёжь и пожилые люди, в общем, вся деревня. Кругом тишина, вода чистейшая, воздух (бедно жили, но очень чисто!). В тишине за несколько километров можно было услышать гармошку. Гармонист один на три деревни. К нам повернул! И все подтягиваются. Запомнил на всю жизнь: песни, танцы, юмор, смех. Какая-то потрясающая жизнь! Люди должны были вповалку лежать от усталости, а тут вдруг второе дыхание, такая радость жизни под звёздами. Многоголосье – в природе народа, позже я это понял. Где-то учат этому годами, а тут – сразу на три голоса. И секреты не только в пении. Человек учится слышать других, жить среди других, быть с ними в гармонии. Песня нашему человеку всегда была необходима. Он с ней и отдыхал, и очищался, и на что-то настраивался. Молитва – тоже песня. Хорошие песни – это хорошие мысли, и мы вместе с песней усваиваем подсознательно философию жизни. Песня в России всегда имела особое воздействие на человека, и она выполняет гораздо более важную роль, чем это принято считать. Очень важно с детства, что мы поём и что мы слышим.
С большой делегацией писателей мы приехали, помню, в Вяземский район Смоленской области, и там, в музее советских солдат, сражавшихся даже в окружении, Михаил вспоминал, как его отец, будучи тяжело раненным под Ржевом, попал в плен. И всю войну он считался пропавшим без вести, Миша носил его фото под шапкой. Ну, пропал без вести, значит, пропал. А он вернулся в декабре 45-го. Оказалось, что Иван Ножкин был в концлагерях. Спустя 17 лет после его гибели актёр нашёл в архивах черновик автобиографии. Отец писал про бои под Ржевом – конкретно называл часть, где воевал, а потом – Штутгарт, тюрьма, потом Дахау и Бухенвальд. И освободили отца в 45-м в Бухенвальде. Вот какой фашистский ад прошёл советский солдат!
Мы в атаку вставали страной,
Всем народом дрались в рукопашной.
Мы Победу добыли ценой,
О которой подумать-то страшно.
Но всегда ль мы достойны её,
Забывая порою, что свято?
И частенько нам спать не даёт
Безпокойное сердце солдата.
Безпокойным сердцем мы, наследники этих солдат, чувствуем, что горе народа и подвиг неизбывны. Но почему же он вдруг меркнет в насквозь буржуазной Москве? Дело даже не в дежурных декабрьских мероприятиях 5 декабря в честь 75-летия – провели и тут же забыли, а в том, что не проводятся телевизионные конкурсы, не рождаются новые песни о подвиге народа, как появлялись они в программе «Русский Дом» на ТК «Московия», не финансируется книгоиздательская программа о подвиге советского солдата. Ну, хоть фильм «28 панфиловцев» вышел на экраны, но символично, что начал сниматься он на народные деньги – на пожертвования простых граждан в стране долларовых миллиардеров! Ну, и новых поющих актёров Ножкиных – не видать на горизонте…
Когда большая часть киноэпопеи «Освобождение» была снята, режиссёр-лауреат понял, что одними батальными сценами нельзя ограничиться, и неожиданно обратился к артисту, исполнявшему роль командира штурмовой роты: «Мы скоро будем снимать эпизод взятия Берлина. В этом месте нужна песня. Напишите её». Ножкин, тогда уже автор многих известных песен, горячо взялся за работу и написал сразу два варианта. Но ни один из них самому актёру не нравился: не хватало в этих песнях задушевности и теплоты. Тут Михаил и вспомнил своё военное детство, мать, пропадавшую целый день на работе, время, проведённое с ранеными в госпитале. Наконец, представил, как тосковал по России его пленный отец, и написал третий
вариант, вошедший в ленту и в души зрителей.
Последний раз сойдёмся завтра в рукопашной,
Последний раз России сможем послужить,
А за неё и помереть совсем не страшно,
Хоть каждый всё-таки надеется дожить!
Как это по-народному просто и психологически точно! Многие поклонники Ножкина называют эту песню лучшей лирической песней о войне.
Михаил Ножкин довольно поздно начал сниматься в кино – с 1968 года. Но зато сыграл главные роли в нестареющих фильмах: «Ошибка резидента», «Судьба резидента» (контрразведчик Павел Синицын – Бекас), «Освобождение» (лейтенант Ярцев), «Юность Петра» (князь Борис Голицын), «Хождение по мукам» (Вадим Рощин), «Одиночное плавание» (майор Шатохин) и другие. Их не перестают показывать по телевидению, но современный Ножкин, находящийся в прекрасной форме, нечасто появляется на экране.
Когда-то исполненные им впервые популярные песни – такие как «Русское поле», «Я в весеннем саду пил берёзовый сок», «Последний бой», «Я люблю тебя, Россия» и многие другие – это уже в течение десятилетий классика жанра. В них – широта и бездонность истинно русской души. Шутов с гитарами и без дипломов, но с весомой копейкой сегодня пруд пруди, но среди них мало тех, кого народ признаёт за выразителей своего взгляда на мир. Ножкин обладает этим редким даром: в немудрёных строчках схватить суть народного отношения, ожидания и осуждения. Он очень много выступает со сцены, ездит по стране, заседает в различных жюри, помогает молодым. Каждый год, например, окормляет конкурс документального кино «Небесный град и земное Отечество» на фестивале духовности и культуры «Бородинская осень». Как один из сопредседателей Союза писателей России принимает горячее участие в Днях литературы, в обсуждении самых насущных проблем современной литературы и культурной (а чаще – безкультурной) политики. Награждённый государственными и церковными наградами – от ордена «Знак почёта» до ордена Сергия Радонежского – Михаил Иванович более всего дорожит народным признанием и давно признался в верности двум главным святыням:
И как заповедь самая главная
Две святыни в душе у меня:
Это мать моя – Родина славная
И народ мой – большая Родня!..
Александр Александрович БОБРОВ