Павел Губарев - «Мои друзья погибли не за филиал бантустана»

Сколько просуществует государство Украина? Как идея овладевает массами? Откуда на Украине взялись нацисты? Как будут развиваться события в Донбассе? На эти и другие вопросы главного редактора журнала «Русский Дом» Александра Николаевича КРУТОВА отвечает первый народный губернатор Донецка Павел Юрьевич ГУБАРЕВ.


– Павел Юрьевич, на ваш взгляд, что происходит на Украине? Сегодняшняя Украина будет жить долго или уже сейчас начинается агония государства?

– Давайте начнём с того, какие процессы сейчас идут в государстве Украина. Начнём с негативных. Первый процесс – это криминализация. Криминализация, по оценке одного из руководителей Министерства внутренних дел, увеличилась на 40 % по сравнению с 2013 годом.

– Чем это вызвано?

– Это обусловлено, конечно, войной. Вооружённый человек, понюхавший запах войны, почувствовавший запах крови, вернулся в свой родной город, а работы для него нет, зарплаты нет, и никакого будущего государство ему не гарантирует даже в отдалённой перспективе. Второй процесс – это кризис демократии. На Украине выстроена тоталитарная модель информационной политики и такая же модель формирования политической власти. Когда есть вроде бы набор партий, хочешь – выбирай олигархические, хочешь – националистические, хочешь – криминальные, полукриминальные. Но по сути это всё пазлы, которые расставляет американский посол со своими советниками. Да, Украина сейчас находится в экономической стагнации. Но её умело ведут к одной цели, которая была воспринята большой массой украинского общества как миссия – стать одним из плацдармов в войне против России.

– Как могла эта чуждая идея вот так овладеть массами, что они восприняли её как свою, родную?

– Это происходит не впервые в истории, когда разделяют народ по религиозному, а затем и идеологическому признаку. Пример – хорватизация сербов. У нас произошла подобная «хорватизация» русского народа и раскол его на русских и украинцев. Для меня русские – великороссы, украинцы, белорусы – это один русский народ. Что касается термина «украинец» – сегодня мы применяем этот термин к человеку, поверившему в украинскую идентичность, которая сформирована на основе исторической враждебности к России. Это то, что нам преподавали 23 года в украинских школах и вузах. Взять командира нацистского батальона «Азов» Андрея Билецкого, закончившего исторический факультет Харьковского университета. Ведь этот расист и человеконенавистник в русском городе Харькове был воспитан. А между тем давно известно, что этому проекту даже не 23 года, а 150 лет, родился он в Галичине и изначально воспринимался как маргинальная идея. В середине XIX века некая группа интеллектуалов стала называть себя украинцами. На них смотрели, как на чудаков. Но этих чудаков накачивали, накачивали…

– И накачали.

– А потом стали появляться мифы и герои. Апофеозом стала, конечно, политика большевиков. Это, в общем-то, успех украинского проекта. Как бы они ни ругали дедушку Ленина, но эта фигура священная для украинского проекта. Он создал Украину в нынешнем виде.

– Почему для одних людей, закончивших украинскую школу и вузы, идеология самостийности оказалась чужда, а другие с лёгкостью её восприняли?

– Мы, будучи студентами, «Русский Дом» выписывали, читали внимательно. И не только «Русский Дом». Мы и Проханова читали, и Александра Севастьянова. У нас на истфаке был кружок любителей Новороссии, где мы собирались в моей комнате в общежитии, заваривали дешёвый украинский чай, дискутировали о Достоевском, о Русской идее, говорили на религиозные темы. А рядом с нами, на этом же факультете, учились люди, которые были адептами бандеровского проекта. Как правило, они были не дончанами, а приехавшими с Винницы, Криворожья или Полтавы. Они также формировали вокруг себя кружки. И внедрялись к нам, пытались перевербовать наших сторонников. Противостояние было ожесточённое, часто доходило до мордобоя.

– Но они такие же молодые ребята, откуда у них убеждённость в своей правоте?

– За ними стояла часть преподавательского состава, потому что исповедование украинства открывало преподавателю дорогу к получению зарубежных грантов. Преподаватели с удовольствием перекрашивались и потом уже сознательно принимали такую идеологию. Комфортно получать деньги и воспринимать себя проповедником украинства: «Мы – украинцы, народ с тысячелетней историей, европейцы, а эти негодяи-москали нас вырвали из нашего европейского дома».

– Что вы вкладываете в понятие «украинства»?

– Есть культурное украинство – это песни, архитектура, народный фольклор, всё народное творчество, этнография. Вот к нему у меня нет никакой враждебности. Мы понимаем, что это, по любимому мною Константину Леонтьеву, наше национальное богатство, цветущее многообразие нашей Империи. И есть политическое украинство. Вот это та самая политическая идеология украинской национальной государственности, которая построена исключительно на антирусскости и антироссийскости. Более 10 лет назад, когда я учился на истфаке, мы проводили эксперимент. В диспуте с украинскими националистами мы говорили: «Давайте сегодня не будем ругать Россию, Москву, русских царей. Выстраивайте логику без этих “анти”». Они растерялись. Потому что вся их логическая конструкция украинства стоит на антитезисе и патологической, ничем не обоснованной ненависти ко всему русскому. С помощью этой константы уже выстраивается и всё остальное.

– В таком отношении к русским я вижу не просто радикальный национализм, а крайний шовинизм.

– Да, обычный шовинизм. Ведь классический национализм – это любовь к своей нации. А украинский национализм основан исключительно на русофобии.

– Сегодня вы говорите, что Украина – это тоталитарное государство. А вот Запад считает, что это демократическая страна.

– Двойные стандарты, чему тут удивляться. А можно ведь взять, например, доклад Бжезинского о том, что такое тоталитарное государство. Там он приводит признаки тоталитаризма: правление одной политической группы, тоталитарная информационная политика, преследование альтернативных СМИ, политические репрессии, вмешательство государства в экономику… Все эти признаки словно списаны с сегодняшней Украины.

– Как долго может просуществовать такое государство?

– Оно будет существовать ровно столько, сколько ему позволят США, пока эта территория и это население (я не буду называть их народом) не выполнит свою миссию в войне против России.

– Чем для вас была Русская весна?

– Для меня Русская весна – это чудо, к которому я прикоснулся. Для меня это была чистая энергия, чистое проявление русского духа. А чудо было в том, что никто даже не представлял себе, что возможно настоящее восстание против киевской власти и против региональных элит и что это восстание будет столь успешным. Сегодня есть Крым и есть Донбасс, который де-факто тоже не Украина и который имеет свои Вооружённые силы.

– Для России Русская весна в Крыму, Донбассе, Новороссии явилась этаким живительным глотком. Глотком ощущения русского самосознания. Я знаю очень многих людей, которые скептически относятся к тому, что сегодня происходит в России. Но Русская весна дала новое понимание того, что Россия жива. И в этом мы благодарны вам – всем тем людям, которые сражались, гибли за идею русской православной цивилизации. В России вновь на самых верхах, во власти, заговорили о разделённом русском народе. Это очень дорогого стоит.

– Да, раньше это были совершенно табуированные темы.

– Как могут развиваться события дальше?

– Полагаю, что если и будет происходить какая-то реинтеграция Донбасса в Украину, то это всё-таки скорее модель ассоциированной государственности, как в Приднестровье. Хотя больше, наверное, подходит аналогия с Сектором Газа. Военная напряжённость будет оставаться. Я скептически отношусь как к адептам «хитрого плана Путина», так и к тем, кто утверждает, что Кремль «слил» Новороссию. Разыгрывается классическая византийщина. К сожалению, будет долгая игра, поиск союзников, подкупы, интриги, переговоры. И хотя Византия просуществовала в таком положении более трёх веков, у Российской Федерации, конечно, времени меньше. Надеюсь, что вмешается Промысл Божий, и думаю, что нам надо сохранять оптимизм, несмотря на колоссальные жертвы и разрушения. Иначе за что погибли мои друзья? За филиал бантустана «Украина»? Нет, конечно. Мы ведь осознаём, что все погибшие смотрят на нас с небес, и мы чувствуем их тяжёлый взгляд, мы понимаем, что их жертва – не напрасна. И это согревает нас, даёт нам силы.