Николай Коняев - Убийство чудотворной иконы

 

(Окончание. Начало в № 10)

 

5.
«Впереди стояли белые стены и белые башни из известняка. Вверху на высоком шпице блестел золотой ключ, — писала Вера Николаевна Фигнер, вспоминая о начале своего заключения. — Сомненья не было — то был Шлиссельбург. И вознесённый к небу ключ, словно эмблема, говорил, что выхода не будет. Двуглавый орёл распустил крылья, осеняя вход в крепость, а выветрившаяся надпись гласила: "Государева"… Многим, многим бросался в глаза этот вознесённый к небу ключ».

Скрежет его был особенно явственным в те годы, и, вслушиваясь в него, невольно задумываешься, что хотя и можно по дням, а иногда и по часам проследить, как развивались события, но всё равно невозможно постигнуть, как интернационалистский, порою плохо говорящий по-русски сброд, со всех сторон хлынувший после Февральской революции в Россию, сумел захватить в нашей стране безпредельную власть и погнать на уничтожение русский народ.

И так получается, что всё это произошло в стране, когда из неё была вынесена едва ли не самая главная для её исторической судьбы икона.

Одно из самых безсмысленных и жестоких преступлений 1905 года совершил эсер Иван Платонович Каляев. Сын польки и околоточного надзирателя, внук крепостного мужика, он уже к 25 годам сумел уверовать в террор сильнее — это его собственные слова! — чем во все парламенты мира.

Иван Каляев бросил в Кремле бомбу, которая на части разорвала генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича.
Он написал потом, что «дело 4-го февраля» он исполнил «с истинно религиозной преданностью».

Религией его был социализм.

Существует трогательная история о посещении убийцы великой княгиней Елизаветой Фёдоровной, вдовой Сергея Александровича.

Совсем иначе описывал эту историю сам Каляев.
«Мы смотрели друг на друга, не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она — по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать лишнего кровопролития. И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на её лице благодарности, если не мне, то, во всяком случае, судьбе за то, что она не погибла.
— Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.
И я взял иконку.
Это было для меня символом признания с её стороны моей победы, символом её благодарности судьбе за сохранение её жизни и покаяния её совести за преступления великого князя.
— Моя совесть чиста, — повторил я, — мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, а не только одну».

Более всего поражает тут, что Каляев даже не понял, что будущая святая мученица Елизавета Фёдоровна не отблагодарить пыталась, а пробудить от летаргического сна душу убийцы.

Ещё Каляев говорил перед смертью о своей восторженной любви к народу… Правда, он так и не уточнил: к какому именно.

Его приговорили к смертной казни и 9 мая привезли в Шлиссельбург.

10 мая в два часа утра Ивана Каляева повесили на крепостном дворе за зданием манежа, недалеко от крепостной стены, обращённой к левому берегу Невы.

6.

Среди загадок и мифов Шлиссельбурга это не самая большая загадка, но весьма характерная.

В начале ХХ века в Ростове-на-Дону вышла брошюрка Александра Степановича Пругавина «Прошлое и настоящее Шлиссельбургской крепости».

«Июль месяц 1880-го года мне пришлось прожить в деревне Дубровке, на Неве, около Ладожского озера — "вроде как на даче", по словам моего хозяина.
Как-то раз вечерком заходит ко мне этот хозяин и спрашивает, не поеду ли я в «Шлюсин»?
Шлюсином народ величает здесь уездный город Шлиссельбург.

— Там завтра (разговор происходил 7-го июля) престольный праздник Казанской Божией Матери… Явленная икона… Народу, что на этот праздник собирается, — страсть! Со всех мест. Пароходы только лишь успевают перевозить… Икона чудотворная, многим, говорят, помогает… И явилась-то она спервоначалу в крепости, а уж опосля её, значит, в город перенесли. Одначе этот день и поныне в крепости соблюдают. Невольников выпущают во двор, и ходят они по двору на воле целый день… Крепость — и ту на этот день отворяют и всех, кто, значит, только пожелает, — всех туда пущают. Такое уже разрешение стало быть — что хошь смотри».

Герою очерка захотелось побывать в знаменитой тюрьме, и он отправился в путь. «Катер подъезжает к пристани. Мы выходим на крохотный клочок берега, примыкающий к крепостной стене. Почти в самой средине стены высится широкая, массивная башня, называемая “государевой”. Через эту башню идёт ход в крепость; день и ночь ход этот оберегается крепким караулом. Нас пропускают, однако, без всяких процедур и затруднений.

Направо и налево от входа, вдоль крепостных стен, расположены помещения для арестантов и конвоя; тут же помещаются различные мастерские. Крепостной двор представляет собою маленькую площадку, стиснутую со всех сторон угрюмыми тюремными стенами. На этой площадке расположены: церковь, дом коменданта крепости, разные службы и другие постройки, в которых помещаются офицеры, доктор, священник и т.д. Зелень газонов и небольшие группы деревьев, расположенные между постройками, не в состоянии смягчить тяжёлого впечатления, навеваемого общим видом тюремных стен и башен.

Все, приехавшие на катере, направились в церковь. Но оказалось, что мы опоздали: обедня уже окончилась, и священник вместе с явленной иконой уехал в город для участия в крестном ходе. Нас встретил лишь один церковный сторож…»
Дальше идёт рассказ о том, как герой осматривает тюремные помещения и слушает рассказы тюремщиков-экскурсоводов.

В книге этой — явная неувязка с датами.
Шлиссельбургскую тюрьму освободили только в 1905 году, когда вышли на волю
заключённые, проведшие в Шлиссельбургской крепости более двух десятилетий.
Покидая тюрьму, они оставили мелом свои автографы на грифельной доске:
«ШЛИССЕЛЬБУРГ
28 октября, 1905 год
1885 Петро Антонов 1 мая
1880 Михаил Попов 22 февр.
1881 Николай Морозов
28 янв.
1884 Герман Лопатин
1881 Янв. Сергей Иванов
1887 3 мар. Михаил Новорусский
17 марта 1881. Михаил Фроленко
Иосиф Лукашевич. Март 1887».

Перерыв, когда действительно можно было попасть в крепость на экскурсию, был недолгим, уже в 1907 году в Шлиссельбурге началось создание новой каторжной тюрьмы.

Первым делом перестроили старую солдатскую казарму 1728 года.
В надстроенном третьем этаже разместили тюремную больницу, а на первом и втором этажах — восемь общих тюремных камер с железной решёткой от пола до потолка. Так возник первый тюремный корпус, который заключённые называли «зверинцем».

Возле Государевой башни разместились изолятор для психически больных и церковь.

В 1907—1908 годах перестроили Старую тюрьму — второй тюремный корпус, прозванный заключёнными Сахалином.

В 1911 году закончилось строительство нового, самого большого, четвёртого корпуса, и теперь в Шлиссельбурге могло одновременно содержаться около тысячи заключённых.

Так что, возвращаясь к очерку А.С.Пругавина, скажем, что не очень-то и понятно, когда это в Шлиссельбурге «двери отворяли и всех, кто, значит, только пожелает, — всех туда пущали».

Но это и не важно. Для нас существенней свидетельство А.С.Пругавина, что в начале ХХ века чудотворный образ находился в Шлиссельбурге…

Шлиссельбургский образ Казанской иконы Божией Матери находился в крепости и тогда, когда привезли в Шлиссельбург нового вечника Варфоломея Стояна (Чайкина).
После приговора суда в Казани Стоян отбывал наказание в Мариупольской тюрьме, но вскоре бежал оттуда «посредством подкопа». Считается, что он принимал участие и в революционной смуте, укрывая бунтовщиков и добывая вместе с ними преступным путём денежные средства.

После завершения смуты 1905 года Варфоломей Стоян был схвачен при подстроенном полицией фиктивном ограблении ювелирного магазина в Ярославле. Его снова судили, и теперь он был приговорён к пожизненной каторге и помещён в Шлиссельбургскую тюрьму.

7.

Столь близкое соседство Шлиссельбургского чудотворного списка Казанской иконы Божией Матери и человека, уничтожившего чудотворный Первообраз Казанской иконы, создавало столь сильное драматургическое напряжение, что оно неизбежно должно было как-то проявиться.

К сожалению, мы не так уж и много знаем, как проходило заключение Варфоломея Стояна в Шлиссельбургской крепости, хотя его и допрашивал здесь в 1912 году жандармский подполковник Михаил Васильевич Прогнаевский. Допрос этот был продиктован теми сомнениями и вопросами, которые остались после расследования преступления и суда в Казани.

Хотя все доказательства указывали, что похищенная икона сожжена, невозможно было уразуметь, как профессиональный церковный вор мог сжечь икону, прекрасно зная, что староверы (и не только староверы) заплатят ему за чудотворный образ гораздо больше, чем стоят все содранные с иконы драгоценные камни. Нет, профессиональный грабитель не мог уничтожить то, что должно было принести самые большие деньги…

Об этом и расспрашивал Михаил Васильевич Прогнаевский вечника Стояна (Чайкина).

Варфоломей Стоян подробно поведал жандармскому подполковнику, как он вынул в церкви из киотов иконы Божией Матери и Спасителя и передал икону Спасителя стоявшему настороже у двери Комову, а икону Божией Матери спрятал у себя на животе под поясом. Он был в пиджаке, и было не видно, что он несёт за пазухой…
В дом Шевелягина они шли с Комовым разными путями.
На кухне Стоян выложил принесённый образ на стол и, хохотнув, объявил, что сдерёт сейчас юбки с иконы. И он содрал с иконы верхнюю матерчатую ризу с драгоценными камнями, а затем снял и золотую ризу.
Потом он расколол икону и сжёг её.
— Зачем? — спросил Прогнаевский.
— Я хотел узнать, господин начальник, действительно ли икона чудотворная, — цепко глядя на него, ответил Стоян. — Если Бог есть, Он не даст её уничтожить, а меня разорвёт в куски. А если даст, то и Бога нет. Видите, как я сумел доказать небытие Божие!

Исследователи уже обращали внимание, что на фотографиях 28-летний Варфоломей Андреевич Стоян чрезвычайно похож на Владимира Ильича Ленина, снявшегося после возвращения из сибирской ссылки. Такой же высокий лоб, переходящий в лысину, такая же бородка клинышком, такой же овал лица и цепкий взгляд!

Впрочем, тогда, в 1912 году, слишком малоизвестен был Владимир Ильич, и едва ли и жандармский подполковник вспомнил его, глядя на вечнокаторжного Стояна.

Это разве только перед расстрелом в 1918 году мог Михаил Васильевич Прогнаевский задуматься о диковинном сходстве вождя мирового пролетариата с церковным вором, которого он видел в Шлиссельбурге шесть лет назад.

А вот Г.К.Орджоникидзе, который вернулся в Россию после VI (Пражской) Всероссийской партийной конференции и которого уже 5 ноября 1912 года в ножных кандалах доставили в Шлиссельбургскую крепость и поместили в четвёртый тюремный корпус, сходство это — они могли встречаться со Стояном в «зверинце» — вполне мог заметить.

Как бы то ни было, но известно, что политические уважительно относились к уголовнику Стояну. Впрочем, уважение это могло быть и не связанным с внешним обликом Стояна.

И будущий директор института «Советская энциклопедия» Фёдор Николаевич Петров, и будущий организатор Советской власти в Карелии Пётр Федорович Анохин, и другие большевики-шлиссельбуржцы, включая и Г.К.Орджоникидзе, и даже самого В.О.Лихтенштадта, участвовавшего в убийстве на даче П.А.Столыпина 27 человек (33 человека были тогда тяжело ранены), прекрасно понимали, что нанести более страшного удара, чем нанёс по России уголовник Стоян, они не в состоянии.

8.

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов на первом же своём заседании 27 февраля 1917 года принял решение немедленно освободить политических заключённых Шлиссельбургской тюрьмы.

Рабочие Шлиссельбургского порохового завода отправились в крепость и выпустили на свободу — это были В.О.Лихтенштадт, И.Е.Пьяных, И.И.Пьяных, В.А.Симонович, В.Д.Малашкин, И.П.Жук — семьдесят политкаторжан.

Пением революционных песен и криками «Ура!» встретили освобождённых каторжан за воротами тюрьмы.

Шлиссельбуржцы — увы! — не знали, кого они освобождают…

Владимир Осипович Лихтенштадт, один из организаторов и участников массовой бойни на даче Петра Аркадьевича Столыпина, вместе с анархистом Иустином Жуком взял на себя управление городом.

Все каторжане, кому Владимир Осипович Лихтенштадт выписывал особые удостоверения, в которых говорилось, что они освобождены из Шлиссельбургской крепости «волею восставшего народа», получали в Шлиссельбурге права, дававшиеся обыкновенно солдатам при взятии у противника города.

Чтобы обеспечить безопасность каторжан и пресечь попытки сопротивления, была организована боевая дружина, которую возглавили И.П.Жук и Ф.А.Шавишвили. Однако сил дружины показалось мало, и на следующий день освобождённые каторжники снова отправились в тюрьму.

Владимир Осипович Лихтенштадт предъявил начальнику тюрьмы В.И.Зимбергу ультиматум. После кратких переговоров В.И.Зимберг отдал ему ключи от крепости. Теперь «волею восставшего народа» под честное слово не грабить и не воровать было освобождено ещё более 900 уголовников.

Тут же под честное слово начали избивать охранников тюрьмы.

Тут же под честное слово начали грабить крепость.

Вакханалия убийств и грабежей продолжалась несколько дней, и чтобы скрыть следы зверств, В.О.Лихтенштадт и его подручные И.П.Жук и Ф.А.Шавишвили приняли решение сжечь крепость.

В ночь с 4 на 5 марта по сигналу вспыхнули одновременно все тюремные корпуса.
В шлиссельбургском музее экспонируется несколько фотографий тех событий.
На одной сняты сами бандиты.

Они сидят у дверей «Конторы центрального склада». Над ними транспарант «Да здравствует народ, открывший двери тюрем». В руках у бандитов винтовки, и на лицах — на фотографии немало и русских лиц! — такое выражение, что не приведи Господи встретиться…

Ещё страшнее становится, когда смотришь на присыпанные снежком руины сожжённого Шлиссельбурга на другой фотографии. Видно, что снегопад был долгим, но и глубокий снег не в силах скрыть черноту, спустившуюся на крепость, напоминавшую Вере Фигнер родную деревню с домиками, окружёнными садами, с лугом, с купами деревьев, с белой церковью с золотым крестом.

Свидетели событий утверждают, что тюрьма горела несколько дней, «огромным красным факелом освещая ладожские дали».

9.

Скорбны и поучительны шлиссельбургские пожары.

В пожаре 1724 года пострадали заточённые Петром I в Шлиссельбург мощи святого благоверного князя Александра Невского.

В пожаре 1917 года исчезает неведомо куда Шлиссельбургский чудотворный образ Казанской иконы Божией Матери.

Больше упоминаний о нём не удалось пока обнаружить ни в документах, ни в свидетельствах очевидцев.

Неведома и судьба убийцы Первообраза чудотворной иконы Казанской Божией Матери.

Есть не подтверждённые документами художественные описания его смерти в карцере Шлиссельбургской тюрьмы в конце 1916 года. «Его не били, не пытали. Но он таял, как восковая свеча. Не прося и не ждя пощады, как зверь метался по своей клетке, чувствуя себя на грани психического расстройства. Три года его допрашивали в надежде, что он признается в содеянном и откроет местонахождение иконы — рассказ об уничтожении иконы не всем показался убедительным, — но он молчал. Через семь лет заключения стал проявлять очевидные признаки помешательства. Умер он в страшных мучениях».

Считается, что перед смертью Варфоломей Стоян отказался от покаяния и исповеди.

Но есть какие-то глухие упоминания и о том, что Варфоломея Стояна видели в страшные февральские дни 1917 года…

Николай Михайлович КОНЯЕВ