2 ноября - 290 лет со дня образования Российской империи
В средние века, после завоевания турками православных Сербии и Болгарии, падения Константинополя, подчинения Молдавии и Валахии, раздела Грузинского царства, окатоличивания Литвы, Россия осталась единственным в мире независимым православным государством, а Русская Поместная Церковь — единственной независимой Православной Церковью, поскольку древнейшие единоверные Восточные Патриархии — Константинопольская, Иерусалимская, Антиохийская, Александрийская — тоже находились под властью Османской империи.
Когда Иоанн IV Грозный первым из московских великих князей венчался на царство, пророчество псковского старца Филофея о том, что «два Рима пали, третий стоит, а четвёртому не бывать», казалось бы, стало сбываться. Ведь русское слово «царь» происходит, как и немецкое «кайзер», от латинского «цезарь», сиречь «император». В Европе, кроме России, в ту пору не было других христианских империй, а так называемая Священная Римская империя германской нации являлась не государством, а союзом государств, к тому же весьма непрочным. Но Россия вскоре после смерти Иоанна Грозного была ввергнута в Смуту, чем не преминули воспользоваться поляки и шведы, захватившие у нас немалые территории. Всю первую половину XVII века наше государство залечивало раны.
Россия стала великой империей — и формально, и по сути — во времена Петра Первого.
Что за человек был Пётр? Споры на эту тему не стихают до сих пор. Пожалуй, первым в XIX веке критически оценил роль Петра в нашей истории выдающийся русский писатель и дипломат А.С.Грибоедов. Его перу принадлежат наброски исторической работы, лишь недавно переизданной, «Замечания, касающиеся истории Петра I», в которой он высказывает резко отрицательное отношение к личности и преобразовательной деятельности Петра, сочувствие царице Софье, «боярской партии», стрельцам (что тем более необычно, учитывая, что предок писателя Семён Грибоедов пострадал именно от стрельцов и Софьи). Этими взглядами он наделил и Чацкого (что никак не отражено в современных учебниках литературы).
Между тем допетровские времена грибоедовский герой называет «святой стариной», проповедует возврат к древнерусской «величавой одежде», ношению бороды, к старинным нравам, основанным на «премудром незнаньи иноземцев». Впоследствии этих же взглядов придерживались славянофилы. Они считали, что Пётр пожертвовал русской самобытностью ради чужеродных нам западных идеалов. А в начале ХХ века поэт Максимилиан Волошин, подыскивая сравнения для политики большевиков, сравнил её с деятельностью Петра:
Вздеть на виску, выбить из подклетья
И швырнуть вперёд через столетья
Вопреки законам естества −
Тот же хмель и та же трын-трава.
Отсюда вывод:
Великий Пётр был первый большевик,
Замысливший Россию перебросить,
Склонениям и нравам вопреки,
За сотни лет, к ее грядущим далям.
В 80-е годы прошлого века подобный взгляд на Петра очень эмоционально отстаивал на лекциях покойный профессор Литературного института им. Горького М.П.Ерёмин. В азарте ниспровержения он утверждал даже, что в знаменитых стихах Пушкина «Люблю тебя, Петра творенье…» нет ничего, кроме плохо скрытого ехидства по отношению к Петру. Правда, покуда существовал Советский Союз, отрицательная оценка Петра как «первого большевика» существовала только в устных дискуссиях. Положение принципиально изменилось после 1991 года. Теперь у сторонников концепции Волошина — Ерёмина появилась не только возможность высказывать ее печатно, но и весомый козырь. Они говорили: «Триста лет этой свистопляски, начатой "первым большевиком", триста лет крови, лишений, истребления генофонда народа, потери его самобытности, которые оправдывали высокими державными интересами, пошли коту под хвост. Нет ни Российской империи, ни Советского Союза. Всё надо начинать сначала, с тех же рубежей, откуда начинал ещё царь Михаил Романов. А это значит, что России не нужны были ни Пётр, ни его преобразования, а лишь спокойное эволюционное развитие». В наиболее последовательной форме эти взгляды выражены в теории «сбережения народа» А.Солженицына. Добавлю, что отрицательную оценку деятельности Петра разделяют и многие современные православные историки, причём даже те, которые защищают Иоанна Грозного.
Что ж, может быть, из того, что говорят нынешние оппоненты и защитники Петра, рождается «третья правда» о нём, не высказанная ни монархическими историками XIX века, ни коммунистическими ХХ-го.
Вспомним, как раньше относились к личности Петра историки и писатели. Они нам задним числом «объясняли» Петра, как бы подразумевая, что у него самого не могло быть глубоких идей и взглядов, кроме прикладных реформаторских. Как объясняют то, что он всё стремился показывать на собственном примере, начиная от владения мушкетом и плотницким инструментом? Так и объясняют: педагогическими целями плюс его собственной любознательностью. Это, конечно, правильно, но надо попытаться представить себе всё это на деле.
Коммунистический вождь Кореи Ким Ир Сен тоже любил «руководить на месте», но он не выхватывал ни у кого из рук инструмента или оружия, чтобы самолично что-то исправить. Более того, Ким Ир Сен не получал жалованья, скажем, старшего корабельного мастера и не снимал шапку перед прибывшим на петербургскую верфь начальством, как это делал Пётр, причём без тени шутовства. Я, например, не уверен, что ему всегда это нравилось. Не всякий из нас и в обычной жизни может служить постоянным примером окружающим, как бы ему этого ни хотелось. А Пётр был таким до конца жизни. Почему − из-за привычки? А привычка откуда?
Вот он — пробел российской и советской историографии о Петре. Между тем давно уже, кажется, ясно, что это был человек мессианского склада характера, видевший себя среди русских как Моисей среди евреев. Он явился как вождь и учитель русского народа, который внешние враги задвинули на периферию мировой истории, и делал это не по чьей-то подсказке, а по собственном глубоком размышлении. Потому что его иноземные друзья вовсе не грезили о великой России, как грезил он, более того, если бы он публично сообщил о своих будущих планах, его бы ещё смолоду отравили во время знаменитой поездки по Европе. Там думали: они помогают готовить России нового Лжедмитрия, а к ним приехал умный соглядатай.
Нам говорят: Пётр презирал русский народ. А чего же он тогда радовался любой победе русского оружия? И, ликуя, приговаривал: «Можем, можем бить шведа!»? И медали чеканил: «Небываемое бывает!» Почему, если он был такой западник и враг Православия, своим духовным покровителем он считал святого благоверного князя Александра Невского, отразившего западную экспансию, и явно находил промыслительным совпадение, что бил он шведов в тех же местах, что и князь Александр? И если он был столь невежествен в русской истории, как утверждают порой, отчего при взятии Дерпта (Юрьева) он вдруг вспомнил, что это «праотеческий город», то есть основанный киевскими князьями?
Перед нами человек, «западничество» для которого было не целью, а исключительно средством. Разве сегодня мы таким представляем себе западника?
Западник, в нашем понимании, это прежде всего тот, кто служит государственным интересам Запада. А Пётр вводил западную одежду и обычаи вовсе не для того, чтобы поступаться исконными национальными интересами. Пример с Юрьевым тому яркое подтверждение. Это печально, конечно, что мы лишились части своей самобытности, но вот Китай в начале ХХ века, находясь примерно в такой же ситуации, как и Россия в начале XVIII, не рискнул на чисто техническую «вестернизацию» (к которой всё равно пришёл потом в ходе кровавых революций) и чуть не лишился государственности. Нет, Пётр явно не с бородами, не с длинными рукавами боролся… Он, как Моисей, любил на бытовых метафорах показывать, что мешает России на равных конкурировать с другими великими державами. Бороды, длиннополые кафтаны, высокие шапки были, на его взгляд, порождением того неспешного, благодушного, размеренного уклада жизни, который никак не мог противостоять укладу жизни энергичных, хватких, прагматичных врагов России.
Вот и рубили топорами рукава и полы русских одежд: не работайте, дескать, спустя рукава, не путайтесь в кафтанах… Неужели у столь умного человека, как Пётр, была какая-то другая, чисто прикладная цель в этом «переодевании»?
Наконец, почему в нашей историографии укрепилась точка зрения, что Пётр употреблял в своих указах и других документах слово «Бог» исключительно как фигуру речи? Дескать, не сочеталось его мнимое боголюбие с кровожадностью. Но его боголюбие не было мнимым, просто оно было иным, чем у его отца, Алексея Михайловича. Здесь я опять вернусь к своему предположению, что Пётр мыслил себя кем-то вроде Моисея русского народа, а Моисей, как известно, кровью своего народа не очень дорожил. Здесь совершенно правомерно поставить вопрос, христианский ли Пётр был государь, но совершенно неправомерно при этом считать его государем антихристианским. На Западе таких королей и императоров в средние века — христианских по форме и ветхозаветных по духу — было сколько угодно.
Победа в Северной войне над тогдашней европейской сверхдержавой Швецией, создание регулярной русской армии и флота, их боевой опыт сделали Россию одним из сильнейших государств в Европе. Московия превратилась в Российскую империю, став в международных отношениях на уровень Священной Римской империи германской нации, Англии, Франции, Голландии и Испании. После Полтавской победы Пётр смог перейти к имперской политике, цель которой была расширить и упрочить влияние России в соседних и отдалённых землях. Победой над Швецией Россия обязана реформам Петра Первого, проведённым до начала войны. Один из передовых ученых Европы, Г.В.Лейбниц, полагал в начале XVIII века, что будущее России — это превращение её в колонию Швеции. А Пётр добился того, что, по словам французского посланника в России Кампредона: «При малейшей демонстрации его флота, при первом движении его войск ни шведская, ни датская, ни прусская, ни польская корона не осмелятся ни сделать враждебного ему движения, ни шевельнуть с места свои войска, как о том бывала речь при прежних обстоятельствах».
Я полагаю, что наиболее точно о роли Петра в деле создания империи сказал русский историк С.М.Соловьёв: «Народ собрался в дорогу; ждали вождя. Вождь появился. Этим вождём был Пётр Великий, который, по выражению Пушкина, на троне был работником…»
Андрей Венедиктович ВОРОНЦОВ